Неточные совпадения
Из самодурства ли, по каким ли
другим причинам, но он упрямо
стоял на своем. Между тем надеждинский колодезь давал воду очень жесткую, вредную для труб, расположен был на низком месте, невдалеке от очень загрязненной рабочей слободы. Два года тянулась борьба отца с губернатором. Отец выступал против него в городской думе, в санитарной комиссии, в обществе врачей; конечно, потерял место домашнего его врача. Всемогущий губернатор одолел, и Тула получила для водопровода плохую надеждинскую воду.
Сжимая кулаки, они
стояли друг против
друга в напряженной позе петухов и слегка подталкивали
друг друга плечом. Геня свистнул рыжего в ухо. Начался мордобой. Мой враг бросился на меня. Геня крикнул...
С этим воспоминанием связано у меня а
другое, — о столкновении во время этой работы с Генею. Не помню, из-за чего мы поссорились. Ярко помню только:
стою на дворе с железным заступом в руках около песочной кучи, тачка моя наполнена песком, рядом Генина тачка. Я воплю неистово, исступленно, и в голове моей мелькает...
Вечером, после ужина, мы
стояли в зале у открытого окна — Маша, Оля и я. Над черными липами сиял полный месяц. Что-то вдруг случилось с утра, — стало легко, просто, вдруг все, что мы говорили, стало особенным, значительным и поэтичным. Я прямо и просто смотрел в глаза Маше, голоса наши ласково и дружески разговаривали
друг с
другом помимо слов, которые произносили. Маша важно рассказывала...
Как вежливый и воспитанный молодой человек, я ей, конечно, ответил: «Не
стоит благодарности!» И все
другие дамы, протанцевав со мною, благодарили меня, и я с снисходительным видом заверял их, что благодарить меня не за что.
Мы дружно на врагов.
Друзья, на бой спешим,
За родину, за славу,
За честь мы
постоим!
Пусть наше оружье
Смирит врагов славян,
Пусть знает рать вражья.
Как силен наш народ!
Другой раз было со мною так. Мы рядами
стояли в гимназической церкви у обедни. Мой сосед со смехом сунул мне в руку три копейки.
Все, что он делал, он делал, казалось мне, нарочно и мне назло.
Стоило мне случайно увидеть его в гимназии или на улице, — и весь мой остальной день был отравлен воспоминанием о нем. На его глазах я из кожи лез, чтоб отличиться; больше бы не мог стараться, если бы смотрела сама Маша Плещеева. На сшибалке, например, когда он подходил и смотрел, — молодецки сшибаю одного за
другим, продвигаюсь вперед; украдкой взгляну на него, — а он уж равнодушно идет прочь, ничуть не прельщенный моими подвигами.
Разослали телеграммы сыновьям: один хозяйничал в своем рязанском именьице,
другой служил акцизным в Ефремове, младший, пехотный, офицер,
стоял с полком в Польше.
— Какую ж долю ты мне предлагаешь? —
Спросил Геракл, оборотяся ко
другой,
Которая пред ним
стоялаВо всем величии своем.
Она была не так прекрасна,
Как Сладострастье, но зато
К себе всех смертных привлекало
Ее спокойное лицо.
На Геркулеса посмотревши.
Она сказала: «Если ты
Захочешь следовать за мною.
То брось все сладкие мечты.
Не предаваяся покою.
Не испугавшися труда,
Ты должен трудною дорогой
Идти без страха и стыда.
Как я в первый раз был пьян. — Именьице наше было в двух участках: пахотная земля с усадьбою лежала совсем около железнодорожного пути, а по ту сторону пути, за деревнею Барсуки, среди
других лесов было и нашего леса около сорока десятин. В глубине большой луговины, у опушки,
стоял наш хутор — изба лесника и скотный двор. Скот пасся здесь, и каждый день утром и вечером мы ездили сюда за молоком.
И когда я уходил, мы долго
стояли в передней, разговаривали все, прощались, жали
друг другу руки и дальше опять разговаривали.
Пошел к десяти. Было слякотно и холодно, черные тучи на болезненно-бледном небе; несмотря на ветер,
стоял легкий туман. Бульвар был безлюден. Только на крайней скамеечке сидела парочка, тесно
друг к
другу прижавшись; рука мужчины была под кофточкой девушки, на ее груди. Я отшатнулся. В девушке я узнал мою Гретхен. Печерников, крепко ее прижимая к себе, смотрел на меня хохочущими глазами.
Другой раз
стоит он как-то на Studenten-Ecke — так назывался угол Ратушной и Рыцарской улиц, где обыкновенно гурьбами
стояли студенты, прогуливавшиеся по Рыцарской улице, дерптскому Невскому проспекту, — подошел к нему корпорант и сказал...
А. И. Иванчин-Писарев, заведывавший редакцией «Русского богатства», передал мне приглашение редакции бывать на «четвергах», еженедельно устраивавшихся редакцией для своих сотрудников. Это была для меня радость, больше всех
других радостей, так обильно сыпавшихся на меня в эти месяцы; самой желанной, самой дорогой и близкой литературной средой была в то время литературная группа, во главе которой
стояли Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко.
В 1872 году Глеб Успенский был в Париже. Он побывал в Лувре и писал о нем жене: «Вот где можно опомниться и выздороветь!.. Тут больше всего и святее всего Венера Милосская. Это вот что такое: лицо, полное ума глубокого, скромная, мужественная, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни. Это — такое лекарство от всего гадкого, что есть на душе, что не знаю, — какое есть еще
другое? В стороне
стоит диванчик, на котором больной Гейне, каждое утро приходя сюда, плакал».
«Полковник чудаковат», — подумал <Чичиков>, проехавши наконец бесконечную плотину и подъезжая к избам, из которых одни, подобно стаду уток, рассыпались по косогору возвышенья, а
другие стояли внизу на сваях, как цапли. Сети, невода, бредни развешаны были повсюду. Фома Меньшой снял перегородку, коляска проехала огородом и очутилась на площади возле устаревшей деревянной церкви. За церковью, подальше, видны были крыши господских строений.
Но наедине и порознь, смотришь, то та, то
другая стоят, дружески обнявшись с ним, где-нибудь в уголке, и вечерком, особенно по зимам, кому была охота, мог видеть, как бегали женские тени через двор и как затворялась и отворялась дверь его маленького чуланчика, рядом с комнатами кучеров.
Неточные совпадения
Городничий. Да
постойте, дайте мне!.. (К Осипу.)А что,
друг, скажи, пожалуйста: на что больше барин твой обращает внимание, то есть что ему в дороге больше нравится?
Над ним с зеленым зонтиком //
Стоял дворовый преданный, //
Другой рукой отмахивал // Слепней и комаров.
—
Стой! — кричали
другие, — а зачем Ивашко галдит? Галдеть разве велено?
Шли они по ровному месту три года и три дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота. Видят,
стоит на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он
других ищет.
А глуповцы
стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не
стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и
другую сторону.