Неточные совпадения
Страх смерти — это червь, непрерывно точащий душу человека. Кириллов, идя против
бога, «хочет лишить себя жизни, потому что не хочет страха смерти». «Вся свобода, — учит он, — будет тогда, когда будет все равно, жить или не жить…
Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам
станет бог».
« — В пятницу вечером я с офицерами пил. Об атеизме говорили и уж, разумеется,
бога раскассировали. Рады, визжат. Один седой бурбон-капитан сидел-сидел, все молчал, вдруг
становится среди комнаты, и, знаете, громко так, как бы сам с собой: «Если
бога нет, то какой же я после этого капитан?» Взял фуражку, развел руками и вышел.
В сумеречной глубине души человеческой лежит дьявол. Ему нет воли. Его держит заключенным в низах души тяжелая крышка —
бог. Дьявол задыхается в глубине, рвется на волю, просит жизни. И все очевиднее
становится для человека, что это душа его просит воли, что рвущийся из-под крышки дьявол — это и есть он сам.
Иван Карамазов учит: «Так как
бога и бессмертия нет, то новому человеку позволительно
стать человекобогом, даже хотя бы одному в целом мире, и с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится… Все дозволено». Мысли свои Иван сообщает лакею Смердякову, Смердяков убивает отца-Карамазова при молчаливом невмешательстве Ивана. Иван идет в суд доносить на себя. И черт спрашивает его...
Кириллов
стал «
богом»… Чудовищные призраки пляшут вокруг и хохочут и приветствуют возвращение человека в недра первозданного хаоса.
И море кругом вдруг
стало другим — серьезным, священно-таинственным, таящим в недрах своих
бога.
Для нас
станет очевидным, что не светлые его
боги создавали в эллине описанное выше жизнеощущение, а, наоборот, само это жизнеощущение непрерывно рождало из себя
богов.
Вынесем, быстрый Пелид, тебя еще ныне живого.
Но приближается день твой последний! Не мы, повелитель,
Будем виною, но
бог великий и рок самовластный.
Хоть бы бежать наравне мы с дыханием
стали Зефира,
Ветра, быстрейшего всех, — но и сам ты, назначено роком,
Должен от мощного
бога и смертного мужа погибнуть.
Мир — этот, здешний мир — был для эллина прекрасен и божествен,
боги составляли неотрывную его часть. Столь же неотрывную часть этого чира составлял и человек. Только в нем, в здешнем мире, была для него истинная жизнь. По смерти человек, как таковой, исчезает, он
становится «подобен тени или сну» (Одисс. XI. 207). Нет и намека на жизнь в уныло-туманном царстве Аида...
Но и те, которые разрывали его на части, сами участники радений, — они теперь уже не были людьми: через плоть и кровь жертвы они приобщались к великому, страждущему
богу Сабазию,
становились его частью, —
становились богами, «Сабазиями» или «Сабами».
Та «истина», которую открыл царю Мидасу лесной
бог Силен,
становится теперь для эллина основною истиною жизни.
Вячеслав Иванов, русский исследователь «эллинской религии страдающего
бога», видит в дионисическом безумии-экстазе характернейшую и почетнейшую особенность человека. Человек, по его мнению, прежде всего — animal ecstaticum. «Когда животное сошло с ума, — оно
стало человеком». Навряд ли это так. Животное способно сходить с ума, впадать в несомненно дионисическое безумие, — и от этого еще не
становится человеком.
Это отмечено точно и верно. Свершилось «чудо», спустился на человека Дионис, — и одним мигом достигнуто все: человек
стал сверхчеловеком, больше —
стал богом. Как Кириллов Достоевского, он скажет: «В эти пять секунд я проживаю жизнь, и за них отдам всю мою жизнь, потому что стоит. Я думаю, человек должен перестать родить. К чему дети, к чему развитие, коли цель достигнута?»
Бог их совсем не нуждается, чтоб ему говорили: «Да, ты существуешь!» Для людей с таким жизнеотношением вопрос о существовании
бога никогда не может
стать основным вопросом и трагедией жизни: назван ли
бог человеком или нет, — он все равно непрерывно живет в душе человека.
Не должны ли мы сами
стать богами, чтобы только оказаться достойными его?
Тогда жизнь их
станет нестерпимо трагичной, и безмерная свобода их возжаждет
бога, затоскует по любви в
боге.
— Вы переждите, Григорий Васильевич, хотя бы самое даже малое время-с, и прослушайте дальше, потому что я всего не окончил. Потому в самое то время, как я
Богом стану немедленно проклят-с, в самый, тот самый высший момент-с, я уже стал все равно как бы иноязычником, и крещение мое с меня снимается и ни во что вменяется, — так ли хоть это-с?
Наши боги — здесь, с нами — в Бюро, в кухне, в мастерской, в уборной;
боги стали, как мы: эрго — мы стали, как боги. И к вам, неведомые мои планетные читатели, к вам мы придем, чтобы сделать вашу жизнь божественно-разумной и точной, как наша…
Неточные совпадения
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради
бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку!
Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь на военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Петр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Петр Иванович,
станьте вот тут.
А с
Богом спорить нечего, //
Стань! помолись за Демушку!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не
стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме,
Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Еремеевна. Ах, Создатель, спаси и помилуй! Да кабы братец в ту ж минуту отойти не изволил, то б я с ним поломалась. Вот что б
Бог не поставил. Притупились бы эти (указывая на ногти), я б и клыков беречь не
стала.
— Состояние у меня, благодарение
богу, изрядное. Командовал-с;
стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!