Неточные совпадения
Все это как будто творится
в каком-то совсем другом
мире — не
в том,
в котором Достоевский.
В его же
мире, если нет человеку
бессмертия, то есть только взаимная ненависть, злоба, одиночество и мрак. «Самоубийство, — говорит Достоевский, — при потере идеи о
бессмертии становится совершенно и неизбежно даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося
в своем развитии над скотами» (так и сказано!).
Иван Карамазов учит: «Так как бога и
бессмертия нет, то новому человеку позволительно стать человекобогом, даже хотя бы одному
в целом
мире, и с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится… Все дозволено». Мысли свои Иван сообщает лакею Смердякову, Смердяков убивает отца-Карамазова при молчаливом невмешательстве Ивана. Иван идет
в суд доносить на себя. И черт спрашивает его...
Любить бога только ради него самого, без гарантированного человеку
бессмертия… За что? За этот
мир, полный ужаса, разъединения и скорби? За мрачную душу свою,
в которой копошатся пауки и фаланги? Нет, любви тут быть не может. Тут возможен только горький и буйный вопрос Ипполита...
Для Достоевского живая жизнь сама по себе совершенно чужда и непонятна, факт смерти уничтожает ее всю целиком. Если нет
бессмертия, то жизнь — величайшая бессмыслица; это для него аксиома, против нее нечего даже и спорить. Для стареющего Тургенева весь
мир полон веяния неизбежной смерти, душа его непрерывно мечется
в безмерном, мистическом ужасе перед призраком смерти.
В автобиографии своей Ницше пишет: «Бог,
бессмертие души, избавление, потусторонний
мир — все это понятия, которым я никогда не дарил ни внимания, ни времени, даже ребенком. Я знаю атеизм отнюдь не как результат, еще меньше как событие; он вытекает у меня из инстинкта».
«Если центр тяжести переносят не
в жизнь, а
в «тот
мир», — говорит Ницше, — то у жизни вообще отнимают центр тяжести. Великая ложь о личном
бессмертии разрушает всякий разум, всякую природу
в инстинкте; все, что есть
в инстинктах благодетельного, споспешествующего жизни, ручающегося за будущность, — возбуждает теперь недоверие. Жить так, что нет более смысла жить, — это становится теперь смыслом жизни!»
Неточные совпадения
Угадывая законы явления, он думал, что уничтожил и неведомую силу, давшую эти законы, только тем, что отвергал ее, за неимением приемов и свойств ума, чтобы уразуметь ее. Закрывал доступ
в вечность и к
бессмертию всем религиозным и философским упованиям, разрушая, младенческими химическими или физическими опытами, и вечность, и
бессмертие, думая своей детской тросточкой, как рычагом, шевелить дальние
миры и заставляя всю вселенную отвечать отрицательно на религиозные надежды и стремления «отживших» людей.
Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так как Бога и
бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному
в целом
мире, и, уж конечно,
в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
Против горсти ученых, натуралистов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов — весь
мир, от Пия IX «с незапятнанным зачатием» до Маццини с «республиканским iddio»; [богом (ит.).] от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, который, умирая, завещал профессору физиологии Вагнеру то, чего еще никому не приходило
в голову завещать, —
бессмертие души и ее защиту; от американских заклинателей, вызывающих покойников, до английских полковников-миссионеров, проповедующих верхом перед фронтом слово божие индийцам.
Вера
в естественное
бессмертие сама по себе бесплодна и безотрадна; для этой веры не может быть никакой задачи жизни и самое лучшее поскорее умереть, смертью отделить душу от тела, уйти из
мира.
Но великая задача жизни предстоит
в том случае, если
бессмертие может быть лишь результатом мирового спасения, если моя индивидуальная судьба зависит от судьбы
мира и человечества, если для спасения моего должно быть уготовлено воскресение плоти.