Неточные совпадения
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову,
богу славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в
другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
Разумеется, он прав, но он забывает, что у нас есть
другие обязанности ближе, которые сам
бог указал нам, и что мы можем рисковать собой, но не детьми».
И,
бог знает, отчего, никогда не узнают этого и никогда не дадут
друг другу того счастья, которое так легко могут дать и которого им так хочется».
Познакомимся же с обоими помимо Ницше, исследуем, каково было отношение к жизни у эллина аполлоновского и у эллина дионисовского, что такое представляли из себя
боги Аполлон и Дионис. По времени своего царствования над душами эллинов Аполлон предшествовал Дионису. Рассмотрим сначала и мы аполлоновский тип отношения к жизни, как он выражается в поэмах Гомера и лирике Архилоха, с одной стороны, в самом образе Аполлона — с
другой.
И море кругом вдруг стало
другим — серьезным, священно-таинственным, таящим в недрах своих
бога.
Великую защиту от бедствий дали
боги человеку, одарив его «могучею стойкостью» (kratere tlemosyne). Архилох говорит, утешая
друга в его горе...
Стойкость могучею в дух нам вложили бессмертные
боги,
В ней нам средство дано против ужаснейших зол.
То одного, то
другого судьба поражает. Сегодня
С нами несчастье, и мы стонем в кровавой беде,
Завтра в
другого ударит. По-женски не падайте духом,
Бодро, как можно скорей, перетерпите беду.
Долго Приам-Дарданид удивлялся царю-Ахиллесу,
Виду его и величью; казалося,
бога он видит.
Царь-Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,
Глядя на образ почтенный и слушая старцевы речи.
Оба они наслаждались, один на
другого взирая.
Так жили эти люди в мрачном отъединении от жизни, от ее света и радости. Но наступил час — и из
другого мира, из царства духов, приходил к ним их
бог Сабазий. И тогда все преображалось.
И если сила почитания загадочного
бога все же не ослабевала, а даже усиливалась, то причину этого теперь следует видеть в
другом: за изменчивого в своих настроениях, страдающего от жизни
бога жадно ухватилась душа человека, потому что
бог этот отображал существо собственной души человеческой — растерзанной, неустойчивой, неспособной на прочное счастье, не умеющей жить собственными своими силами.
Не смейся,
друг, над этим новым
богом.
Я не нашел бы слов, чтоб рассказать,
Как будет он могуч по всей Элладе.
В таких разнообразных,
друг другу противоречащих, как будто даже совершенно несогласимых видах является перед нами этот загадочный
бог.
Другая черта, характерная для Диониса, — что, в отличие от блаженных олимпийских
богов, он —
бог страдающий.
В средоточии земли, в центре мира, — в Дельфах, — стоял великий храм. Он был посвящен двум
богам — Аполлону и Дионису. На переднем его фронтоне был изображен Аполлон со свитою муз, на заднем — Дионис среди мэнад. Служение обоим
богам не было одновременным: в одну часть года прославляли Аполлона, в
другую Диониса. Как же распределялся год между
богом счастья и силы, с одной стороны,
богом страданья и избытка сил, с
другой?
Но и от зол неизбывных
богами вам послано средство:
Стойкость могучая,
друг, — вот этот божеский дар.
То одного, то
другого судьба поражает, сегодня
С вами несчастье, и вы бьетесь в кровавой беде,
Завтра в
другого ударит По-женски не падайте духом.
Бодро, как можно скорей, перетерпите беду.
Якоб Буркгардт отмечает одну характерную особенность
бога Диониса. «От всех
других эллинских божеств, — говорит он, — Дионис отличается, между прочим, тем, что он фанатическим образом требует своего прославления и признания; он один проявляет заботу и ярость, когда ему повсюду не служат».
Ты видишь, как приветливо над нами
Огнями звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в голову, и в сердце, милый
друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью,
богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя — звук и дым…
Совсем
другое место занимает вопрос о
боге в жизнеотношении дионисическом, — в религии орфиков, большинства представителей средневекового христианства, Гюисманса, Достоевского.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то
другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Осип. Да так.
Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них! не ровен час, какой-нибудь
другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Городничий. Зачем! Так уж, видно, судьба! (Вздохнув.)До сих пор, благодарение
богу, подбирались к
другим городам; теперь пришла очередь к нашему.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на
бога ропщешь, человек!..» Ну и
другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.