И так огромна, так всепобеждающа для Толстого сила этой подлинной жизни, что стоит только почувствовать ее хоть на миг, только прикоснуться к ней просветленным своим сознанием, — и
смерть исчезает.
Неточные совпадения
Светлое, неуловимое и неопределимое «что-то», чем пронизана живая жизнь, мягким своим светом озаряет темную
смерть,
смерть светлеет, и
исчезает ее извечная противоположность жизни. «Здоровье, сила, бодрость жизни во всех других людях оскорбляли Ивана Ильича; сила и бодрость жизни Герасима не огорчали, а успокаивали его».
Мы видели это и на Иване Ильиче, как в конце его мук вдруг
исчезает страх
смерти и вместо
смерти является свет.
Мир — этот, здешний мир — был для эллина прекрасен и божествен, боги составляли неотрывную его часть. Столь же неотрывную часть этого чира составлял и человек. Только в нем, в здешнем мире, была для него истинная жизнь. По
смерти человек, как таковой,
исчезает, он становится «подобен тени или сну» (Одисс. XI. 207). Нет и намека на жизнь в уныло-туманном царстве Аида...
«Новой гордости научило меня мое «Я», — говорит Заратустра, — ей учу я людей: больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно нести ее, земную голову, которая творит для земли смысл!» Ницше понимал, что неисчерпаемо глубокая ценность жизни и религиозный ее смысл не
исчезают непременно вместе со «
смертью бога».
Неточные совпадения
Едва ли кто-нибудь, кроме матери, заметил появление его на свет, очень немногие замечают его в течение жизни, но, верно, никто не заметит, как он
исчезнет со света; никто не спросит, не пожалеет о нем, никто и не порадуется его
смерти.
Он
исчез после
смерти своего друга «le grand dadais»: [Верзилы (франц.).] тот застрелился.
Они созидали богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то
смерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда
исчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами.
И небо и земля, и движение, и жизнь — все
исчезает; впереди усматривается только скелет
смерти, в пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало. Я увидал только крыши будок, и вдруг одна куда-то
исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали: «Дают!.. давай!.. дают!..» — и опять повторяется: «Ой, убили, ой,
смерть пришла!..»