Неточные совпадения
Едва ли кто-нибудь, кроме матери, заметил появление его на свет, очень немногие замечают его в течение жизни, но, верно, никто не заметит, как он
исчезнет со света; никто не спросит, не пожалеет о нем, никто и не порадуется его
смерти.
Он
исчез после
смерти своего друга «le grand dadais»: [Верзилы (франц.).] тот застрелился.
Они созидали богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то
смерть вам и богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда
исчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами.
И небо и земля, и движение, и жизнь — все
исчезает; впереди усматривается только скелет
смерти, в пустой череп которой наровчатский проезжий, для страха, вставил горящую стеариновую свечку.
Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало. Я увидал только крыши будок, и вдруг одна куда-то
исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали: «Дают!.. давай!.. дают!..» — и опять повторяется: «Ой, убили, ой,
смерть пришла!..»
Как бы то ни было, след Елены
исчез навсегда и безвозвратно, и никто не знает, жива ли она еще, скрывается ли где, или уже кончилась маленькая игра жизни, кончилось ее легкое брожение, и настала очередь
смерти.
— Ах, мерзавцы! — гремит Далматов и продолжает чихать на весь сад. Мы
исчезаем. На другой день как ни в чем не бывало Далматов пришел на репетицию, мы тоже ему виду не подали, хотя он подозрительно посматривал на мою табакерку, на Большакова и на Давыдова. Много после я рассказал ему о проделке, да много-много лет спустя, незадолго до
смерти В.Н. Давыдова, сидя в уборной А.И. Южина в Малом театре, мы вспоминали прошлое. Давыдов напомнил...
Они говорили, что бога нет и со
смертью личность
исчезает совершенно; бессмертные существуют только во Французской академии.
Исчезла мутная усталость, томившая Вернера два последние года, и отпала от сердца мертвая, холодная, тяжелая змея с закрытыми глазами и мертвенно сомкнутым ртом — перед лицом
смерти возвращалась, играя, прекрасная юность.
Случайность, непреднамеренность красоты, ее незнание о самой себе — зерно
смерти, но и прелесть прекрасного в действительности; так что в сознательной сфере прекрасное
исчезает в ту минуту, как узнает о своей красоте, начинает любоваться на нее.
А на привале, на людях, — ожил и сейчас же опять о своей хозяйке — о
смерти — заговорил, бойко таково. Убеждает людей: умрёте, дескать,
исчезнете в неизвестный вам день, в неведомый час, — может быть, через три версты от этого места громом убьёт.
Теперь нет литературных вождей, подобных прежним; они
исчезли один за другим, русская литература утратила их в самый год
смерти Белинского или недолго спустя.
(Смотрит на часы.)Часы бегут — и с ними время; вечность,
Коль есть она, всё ближе к нам, и жизнь,
Как дерево, от путника уходит.
Я жил! — Зачем я жил? — ужели нужен
Я богу, чтоб пренебрегать его закон?
Ужели без меня другой бы не нашелся?..
Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался,
Чтоб умереть… умру… а после
смерти? —
Исчезну! — как же?.. да, совсем
исчезну…
Но если есть другая жизнь?.. нет! нет! —
О наслажденье! я твой раб, твой господин!..
И вдруг он
исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала, рак ли клешней перешиб, или сам он своею
смертью умер и всплыл на поверхность, — свидетелей этому делу не было. Скорее всего — сам умер, потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да к тому же еще и премудрого?
И царь и раб его, безумец и мудрец,
Невинная душа, преступник, изверг злобы,
Исчезнут все как тень — и всем один конец:
На всех грозится
смерть, для всех отверсты гробы.
Но, спрашивая, он уже знал, какой Николай стоит перед ним. Важность
исчезла с его лица, и оно стало бледно страшной старческой бледностью, похожей на
смерть, и руки поднялись к груди, откуда внезапно вышел весь воздух. Следующим порывистым движением обе руки обняли Николая, и седая холеная борода прикоснулась к черной мокрой бородке, и старческие, отвыкшие целовать губы искали молодых свежих губ и с ненасытной жадностью впивались в них.
Мир — этот, здешний мир — был для эллина прекрасен и божествен, боги составляли неотрывную его часть. Столь же неотрывную часть этого чира составлял и человек. Только в нем, в здешнем мире, была для него истинная жизнь. По
смерти человек, как таковой,
исчезает, он становится «подобен тени или сну» (Одисс. XI. 207). Нет и намека на жизнь в уныло-туманном царстве Аида...
Мы видели это и на Иване Ильиче, как в конце его мук вдруг
исчезает страх
смерти и вместо
смерти является свет.
Светлое, неуловимое и неопределимое «что-то», чем пронизана живая жизнь, мягким своим светом озаряет темную
смерть,
смерть светлеет, и
исчезает ее извечная противоположность жизни. «Здоровье, сила, бодрость жизни во всех других людях оскорбляли Ивана Ильича; сила и бодрость жизни Герасима не огорчали, а успокаивали его».
«Новой гордости научило меня мое «Я», — говорит Заратустра, — ей учу я людей: больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно нести ее, земную голову, которая творит для земли смысл!» Ницше понимал, что неисчерпаемо глубокая ценность жизни и религиозный ее смысл не
исчезают непременно вместе со «
смертью бога».
Сырой утренний туман стлался на несколько вершков от земли, пронизывая девушку насквозь своей нездоровой влагой. Начиналась лихорадка. Дробно стучали зубы Милицы в то время, как все тело горело точно в огне. И сама радость избавления от
смерти, заполнившая ее еще в первую минуту свободы, теперь
исчезла, померкла. Она делала страшные усилия над собой, чтобы подвигаться вперед в то время, как чуткое, напряженное ухо то и дело прислушивалось к окружающей лесной тишине.
Рабство человека у времени, у необходимости, у
смерти, у иллюзий сознания
исчезнет.
Когда в нравственном сознании
исчезает вера в священность той или иной формы власти и она принуждена поддерживать себя лишь силой, она перестает быть священной и для нее наступает час
смерти.
Когда во времени умирают и
исчезают человеческие чувства, то это есть переживание
смерти.
Таинственные огоньки, мерцавшие по вечерам в Башне
смерти и пленявшие меня своей таинственностью, также
исчезли. Там снова воцарилась прежняя тьма…
Кругом дышали, храпели и бормотали во сне люди. Комната медленно наполнялась удушливою, прелою вонью. Лампочка с надтреснутым стеклом тускло светила на наклоненную голову Александры Михайловны. За последние месяцы, после
смерти Андрея Ивановича, она сильно похудела и похорошела:
исчезла распиравшая ее полнота, на детски-чистый лоб легла дума, лицо стало одухотворенным и серьезным.
Третья причина бедственности личной жизни была — страх
смерти. Стоит человеку признать свою жизнь не в благе своей животной личности, а в благе других существ, и пугало
смерти навсегда
исчезает из глаз его.
— Она была мне передана вашим отцом в минуту его
смерти под клятвой, что я никому не отдам ее, кроме вашей матери, но когда я хотел это сделать, ваша мать уже бесследно
исчезла отсюда…
О выигранном миллионе не было сказано ничего. Миллион
исчез без следа. В день
смерти покойный выиграл тридцать шесть тысяч франков.
Было ли это участие искренно, или же к нему примешивалось практическое соображение, что со
смертью князя Лугового
исчезнет один из выгодных и блестящих женихов — как знать? — но дом князя осаждался посетителями — представителями высшего общества, ежедневно почти справлявшимися о его здоровье.
Бог пошлет мне
смерть, и моя тайна
исчезнет вместе со мною, не уронив меня в моих собственных глазах и не унизив в ее».
Это была, в полном смысле слова, русская красавица. Темно-русая, с правильным овалом лица, белая, пушистая кожа которого оттенялась неуспевшим еще
исчезнуть румянцем. Соболиные брови окаймляли большие иссине-серые глаза, широко открытые с выражением предсмертного ужаса. Только их страшный взгляд напоминал о
смерти перед этой полной жизни и встречающейся редко, но зато в полной силе, огневой русской страсти, молодой, роскошно развившейся женщины-ребенка.
Исчез бесследно сын барахольщика Семена Порфирьевича Толстых Семен Семенович,
исчез со дня
смерти его дяди, Петра Иннокентьевича.
То чувство самосохранения, которое придало ему на первых порах силы обставить совершенное им преступление так, чтобы
смерть княжны Людмилы Васильевны имела вид самоубийства, теперь окончательно
исчезло.
Страх перед незнакомцем совершенно
исчез; правда, я никогда не пытался сам коснуться его или заговорить, но это не от страха, а от какого-то чувства ненужности всяких слов; и все делалось по виду так спокойно и просто, словно он не был величайшим злом и
смертью моею, а простым, аккуратным, молчаливым врачом, ежедневно посещающим такого же аккуратного и молчаливого пациента.