Очевидно, такое жизнеотношение было характерно вообще для той эпохи, оно невольно сказывалось в каждом из поэтов
совсем так же, как определенные общие черты сказываются в лицах людей одной национальности, несмотря на все их отличия друг от друга.
Неточные совпадения
Все это
как будто творится в каком-то
совсем другом мире — не в том, в котором Достоевский. В его
же мире, если нет человеку бессмертия, то есть только взаимная ненависть, злоба, одиночество и мрак. «Самоубийство, — говорит Достоевский, — при потере идеи о бессмертии становится совершенно и неизбежно даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами» (
так и сказано!).
«
Как тихо, спокойно и торжественно,
совсем не
так,
как я бежал», подумал князь Андрей: «не
так,
как мы бежали, кричали и дрались;
совсем не
так ползут облака по этому высокому, бесконечному небу.
Как же я не видал прежде этого высокого неба? И
как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!..»
Что
же это, наконец,
такое?.. Вместе с Ницше мы постарались
совсем забыть об Аполлоне. Но теперь уж решительно невозможно не вспомнить о нем, — дело слишком ясно. «Я окрестил эту веру именем Диониса»… Очевидно, Ницше окончательно запутался в своих святцах: эту веру можно окрестить, и нельзя иначе окрестить,
как только одним именем, — именем Аполлона.
Дух есть желудок…
Так вот оно что! Вот к чему сводятся все великие томления и искания духа, таинственные бездны жизни и ее потрясающие ужасы! Да ведь это, пожалуй,
совсем то
же самое, что у Мечникова: человеку нужно вырезать толстую и слепую кишку, кормить его простоквашею с болгарскими бациллами, — и он станет «оптимистом».
Какая пошлость! Декадент презрительно кривит губы и ополчается на защиту великих запросов и переживаний человеческого духа.
В Перми, когда их сводили на берег, я пробирался по сходням баржи; мимо меня шли десятки серых человечков, гулко топая ногами, звякая кольцами кандалов, согнувшись под тяжестью котомок; шли женщины и мужчины, старые и молодые, красивые и уродливые, но
совсем такие же, как все люди, только иначе одетые и обезображенные бритьем.
Но, походив туда некоторое время, я убедился, что курсы эти немного дадут мне; дело велось там
совсем так же, как в университете: мы опять смотрели, смотрели — и только; а смотрел я уж и без того достаточно.
Неточные совпадения
— Не знаю, не могу судить… Нет, могу, — сказала Анна, подумав; и, уловив мыслью положение и свесив его на внутренних весах, прибавила: — Нет, могу, могу, могу. Да, я простила бы. Я не была бы тою
же, да, но простила бы, и
так простила бы,
как будто этого не было,
совсем не было.
— Слава Богу, слава Богу, — заговорила она, — теперь всё. готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот
так, вот прекрасно.
Как эти цветы сделаны без вкуса,
совсем не похоже на фиалку, — говорила она, указывая на обои. — Боже мой! Боже мой. Когда это кончится? Дайте мне морфину. Доктор! дайте
же морфину. О, Боже мой, Боже мой!
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, — не
совсем искренно сказала она,
так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, — но я не понимаю жестокости, к кому
же? к вам!
Как оставаться в том городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.
— Я не об вас,
совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что
же делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная.
Так пускай я буду
какая есть, но не буду притворяться. Что мне зa дело до Анны Павловны! Пускай они живут
как хотят, и я
как хочу. Я не могу быть другою… И всё это не то, не то!..
— Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу
совсем о другом, а вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку.
Так как же, Настасья Петровна?