Неточные совпадения
И ребячески-суетною радостью загорелись настороженные глаза от похвал. Губы неудержимо закручивались
в самодовольную улыбку, лицо сразу стало глупым. Я
вглядывался, — мелкий, тщеславный человек, а глубоко внутри, там строго светится у него что-то большое, серьезное, широко живет
собою — такое безучастное к тому, что скажут. Таинственная, завидно огромная жизнь. Ужас мира и зло, скука и пошлость — все перерабатывается и претворяется
в красоту.
Но что, — я не знаю. Строго, пристально
вглядываюсь я
в себя. Чем я живу? И честный ответ только один: не хочу быть и никогда не стану человеческим бурьяном, Стану Розановым, Лассалем. Иначе не понимаю жизни… Собрание врагов волнуется и бушует, председатель говорит: «Господа, дайте же господину Чердынцеву возможность оправдаться!» И с гордым удивлением орла среди галок я
в ответ, как Лассаль: «Оправдаться?.. Я пришел сюда учить вас, а не оправдываться!»
Я
вглядывался, как выходил из тела мутный ужас и очищал душу. Хотелось оглядываться, искать его, как что-то чужое, — откуда он прополз
в меня? Куда опять уползает? Казалось мне, я чувствую
в своем теле тайную жизнь каждой клеточки-властительницы, чувствую, как они втянули
в себя мою душу и теперь медленно выпускают обратно.
Неточные совпадения
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал
себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять
вглядывался в это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
Он
вглядывался в его болезненное чахоточное лицо, и всё больше и больше ему жалко было его, и он не мог заставить
себя слушать то, что брат рассказывал ему про артель.
— Вижу, вижу; ну так как же мы теперь
себя чувствуем, а? — обратился Зосимов к Раскольникову, пристально
в него
вглядываясь и усаживаясь к нему на диван,
в ногах, где тотчас же и развалился по возможности.
Марк погрузился
в себя и не занимался больше Райским, а Райский, напротив,
вглядывался в него, изучал выражение лица, следил за движениями, стараясь помочь фантазии, которая, по обыкновению, рисовала портрет за портретом с этой новой личности.
Он свои художнические требования переносил
в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил
в исполнение древнее мудрое правило, «познавал самого
себя», с ужасом
вглядывался и вслушивался
в дикие порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил новые законы, разрушал
в себе «ветхого человека» и создавал нового.