Неточные совпадения
До Байкала мы ехали медленно, с долгими остановками. Теперь, по Забайкальской
дороге, мы почти все время стояли. Стояли по пяти, по шести часов на каждом разъезде; проедем десять верст, — и опять стоим часами. Так привыкли стоять, что, когда вагон начинал колыхаться и грохотать колесами, являлось ощущение чего-то необычного; спохватишься, —
уж опять стоим. Впереди, около станции Карымской, произошло три обвала пути, и
дорога оказалась загражденною.
Увидев меня, главный врач замолчал. Но мы все давно
уже знали его историю с овсом. По
дороге, в Сибири, он купил около тысячи пудов овса по сорок пять копеек, привез их в своем эшелоне сюда и теперь собирается пометить этот овес купленным для госпиталя здесь, в Мукдене. Таким образом он сразу наживал больше тысячи рублей.
Мы двинулись к железной
дороге и пошли вдоль пути на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы, по земле тянулась исковерканная проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным врачам по пакету. Это был приказ из корпуса. В нем госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы
уж там) и воротиться на прежнее место стоянки к станции Суятунь.
У
дороги, в лесу, стоял на горке богатый китайский хутор, обнесенный каменною стеною. Мы остановились в нем на ночевку. Все фанзы были
уже битком набиты офицерами и солдатами. Нам пришлось поместиться в холодном сарае с сорванными дверями.
Тихо на
дороге Сладким сном все спит, Только грозный Ноги На Харбин спешит. Нас
уже немножко, Все бегут в кусты… Подожди, япошка! Отдохни ж и ты!
В серых сумерках повозка за повозкою выезжали на
дорогу. До нас было еще далеко. Мы напились чаю и зашли с Шанцером в фанзу, где спали офицеры. Она была
уже пуста. Мы присели на кхан (лежанку). Постланные на нем золотистые циновки были теплы, и тепло было в фанзе. Я прилег на циновку, положил под голову папаху; мысли в голове замешались и медленно стали опускаться в теплую, мягкую мглу.
В
узких местах
дороги, — у въездов в деревни, у мостов, — шумела и крутилась свалка.
Медленно, медленно двигался поток обозов.
Дороги были отвратительные, подъемы крутые, мосты
узкие, полуобрушившиеся. Каждый думал только о себе.
— Это нарыв на теле армии, все равно, что генеральный штаб. Дворянчики, в моноклях, французят, в
узких брючках и лакированных сапогах… Когда нам пришлось идти в контратаку, оказалось, никакой артиллерии нет, мы взяли деревню без артиллерийской подготовки… А они, голубчики, вот где! Удирают и всех топчут по
дороге! Знают, что их орудия — самая большая драгоценность армии!
Местность делалась все выше, вокруг теснились тяжелые сопки. Стало холодно, ветер поднимал тучи пыли. Обозы по-прежнему ссорились и старались перерезать один другой у
узких мест
дороги. Дисциплина на глазах падала.
Обозы переходили реку по льду. Лед был
уже очень плохой, он трещал и гнулся под тяжестью повозок; из дыр, бурля, выступала вода и растекалась мутными лужами. Слева от нас тянулась по льду грязная
дорога, обрывавшаяся на большой полынье: утром здесь подломился лед под обозами.
Теперь
дороги были просторны и пусты, большинство обозов
уже ушло на север. Носились слухи, что вокруг рыщут шайки хунхузов и нападают на отдельно идущие части. По вечерам, когда мы шли в темноте по горам, на отрогах сопок загадочно загоралась сухая прошлогодняя трава, и длинные ленты огня ползли мимо нас, а кругом была тишина и безлюдие.
Однажды поздно вечером, когда мы
уже ложились спать, по
дороге, а затем на дворе нашей фанзы раздался частый, дробный топот скачущей лошади. Вошел чужой, бледный солдат и подал смотрителю записку. Она была от смотрителя соседнего госпиталя.
Подобно офицерам, и солдаты каждый свой шаг начинали считать достойным награды. В конце года,
уже после заключения мира, наши госпитали были расформированы, и команды отправлены в полки. Солдаты уходили, сильно пьяные, был жестокий мороз, один свалился на
дороге и заснул. Его товарищ воротился за полверсты назад и сказал, чтобы пьяного подобрали. Назавтра он является к главному врачу и требует, чтоб его представили к медали «за спасение погибавшего».
Деревья и поля
уж густо зеленели, наступили жары. Повсюду на случай отступления прокладывались и окапывались
дороги, наводились мосты.
Когда летом мы гуляли по проезжим
дорогам с нашими сестрами, все встречные оборачивались на них, оглядывали. Уедут
уж далеко, а все смотрят назад, того и гляди, вывихнут себе шею.
А в России и Сибири все железные
дороги уже стали. В Харбине выдавались билеты только до станции Маньчжурия, Вскоре прекратилось и телеграфное сообщение с Россией. Была в полном разгаре великая октябрьская забастовка. Слухи доходили смутные и неопределенные. Рассказывали, что во всех городах идет резня, что Петербург горит, что
уже подписана конституция.
—
Дорога! Я и без вас ее знал!.. Пойду
уж домой. Шел к земляку, да не стоит: поздно.
Сестры волновались. Мы замедлили шаг, чтобы пропустить солдата вперед. Он обогнал нас и медленно шел, пошатываясь и все ругаясь. Были
уже густые сумерки.
Дорогу пересекала поперечная
дорога. Чтобы избавиться от нашего спутника, мы тихонько свернули на нее и быстро пошли, не разговаривая. Вдруг наискось по пашне пробежала в сумраке пригнувшаяся фигура и остановилась впереди у
дороги, поджидая нас.
В
дороге мы хорошо сошлись с одним капитаном, Николаем Николаевичем Т., и двумя прапорщиками запаса. Шанцер, Гречихин, я и они трое, — мы решили не ждать и ехать дальше хоть в теплушках. Нам сказали, что солдатские вагоны поезда, с которым мы сюда приехали, идут дальше, до Челябинска. В лабиринте запасных путей мы отыскали в темноте наш поезд. Забрались в теплушку, где было всего пять солдат, познакомились с ними и устроились на нарах. Была
уже поздняя ночь, мы сейчас же залегли спать.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но
уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в
дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
На
дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел
уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора.
Поля совсем затоплены, // Навоз возить —
дороги нет, // А время
уж не раннее — // Подходит месяц май!» // Нелюбо и на старые, // Больней того на новые // Деревни им глядеть.
Зимой
дороги узкие, // Так часто с князем ездили // Мы гусем в пять коней.
«Куда?..» — переглянулися // Тут наши мужики, // Стоят, молчат, потупились… //
Уж ночь давно сошла, // Зажглися звезды частые // В высоких небесах, // Всплыл месяц, тени черные //
Дорогу перерезали // Ретивым ходокам. // Ой тени! тени черные! // Кого вы не нагоните? // Кого не перегоните? // Вас только, тени черные, // Нельзя поймать — обнять!