По тем или другим мотивам активно участвовало в соревновании, вело массу вперед — ну, человек четыреста-пятьсот. Это — на шесть тысяч
рабочих завода. Были тут и настоящие энтузиасты разного типа, всею душою жившие в деле, как Гриша Камышов, Ведерников, Матюхина, Ногаева, Бася. Были смешные шовинисты-самохвалы, как Ромка, карьеристы-фразеры, как Оська Головастов. Были партийцы, шедшие только по долгу дисциплины. Прельщали многих обещанные премии, других — помещение в газетах портретов и восхвалений.
Неточные совпадения
А сидеть в Москве, строчить газетные статейки…» Рассказывал Володька, как они все со Скворцовым-Степановым двинулись на
завод, как рассыпались по цехам, как под крики и свистки выступали перед
рабочими и добились полного перелома настроения.
Последнее — полюби хорошего рабочего-пролетария с одного из московских
заводов, — и залог победы у тебя.
Лелька нанимала комнату неподалеку от
завода, у
рабочего мелового цеха Буеракова.
А я провела его
рабочим на
завод, помимо биржи, через свои связи.
Мы, понимашь, все —
рабочие, товарищи друг другу, работаем на одном
заводе, на одном деле.
Сидела она и думала о том, как хорошо жить на свете и как хорошо она сделала, что ушла из вуза сюда, в кипящую жизнь. И думала еще о бледном парне с суровым и энергическим лицом. Именно таким всегда представлялся ей в идеале настоящий рабочий-пролетарий. Раньше она радостно была влюблена во всех почти парней, с которыми сталкивалась тут на
заводе, — и в Камышова, и в Юрку, и даже в Шурку Щурова. Теперь они все отступили в тень перед Афанасием Ведерниковым.
Если над водою, сидя в лодке, держать зажженный факел, то с разных мест, — из заводей, из-под коряг, из темных омутов, — отовсюду потянутся к свету всякие рыбы. Так из гущи
рабочей молодежи
завода «Красный витязь» потянулись на призыв ударной тройки те, кому надоело вяло жить изо дня в день, ничем не горя, кому хотелось дружной работы, озаренной яркою целью, также и те, кому хотелось выдвинуться, обратить на себя внимание.
— Все деревня! — сурово отозвался Ведерников. — Сейчас ругался с ребятами в курилке. Вы для деревни забываете
завод, для вас ваше хозяйство дороже
завода. А они: «Ну да! А то как же! Самое страдное время, мы рожь косили. Пусть штрафуют». — «Дело не в штрафе, а это
заводу вредит, понимаете вы это дело?» — «Э! — говорят, — на каком месте стоял, на том и будет стоять». Во-от! Что это за
рабочие? Это чужаки, только оделись в
рабочие блузы. Гнать нужно таких с
завода.
Творилось что-то невероятное. Как будто мухи какие-то ядовитые всех покусали. Съезжались из отпуска медленно-медленно. Брак рос, прогулы были чудовищные, трудовая дисциплина сильно падала. Получалось ужасное впечатление: как будто таков был ответ широкой
рабочей массы на пятилетний план и на повышенные задания, предъявленные к
заводу. О «Красном витязе» говорили по всему району.
Когда звенел звонок к окончанию работы, вскакивал на табуретку оратор, говорил о пятилетке, о великих задачах, стоящих перед
рабочим классом, и о позорном прорыве, который допустил
завод. И предлагал группе объявить себя ударной. Если предварительная подготовка была крепкая, группа единодушно откликалась на призыв. Но часто бывало, что предложение вызывало взрыв негодования. Работницы кричали...
И дальше шли параграфы устава бригады: каждый ударник должен следить за работой своего соседа, и каждый отвечает за бригаду, также бригада за него… Ударник должен бережно относиться к заводскому имуществу, не допуская порчи такового хотя бы и другими
рабочими. Должен быть примером на
заводе по дисциплинированности и усердию работы на производстве.
В ней Лелька вскоре научилась ценить высшее воплощение того, что было хорошего в старом, сросшемся с
заводом рабочем.
В газетах пелись хвалы
заводу. Приезжали на
завод журналисты, — толстые, в больших очках. Списывали в блокноты устав ударных бригад, член завкома водил их по
заводу, администрация давала нужные цифры, — и появлялись в газетах статьи, где восторженно рассказывалось о единодушном порыве
рабочих масс, о чудесном превращении прежнего раба в пламенного энтузиаста. Приводили правила о взысканиях, налагаемые за прогул или за небрежное обращение с заводским имуществом, и возмущенно писали...
Появились на
заводе десятки, чуть не сотни надсмотрщиков, — непризнанных и непрошенных. Девчата и парни шныряли по
заводу, следили за простоями машин, за отношением
рабочих к инструментам и материалу, за сохранностью заводского имущества. Во главе этого стойкого молодого отряда стоял неутомимый и распорядительный командир — Юрка Васин.
— Правильно. Ну, погоди. Значит, — выводы? Первый: соцсоревнование себя оправдало как метод вовлечения
рабочих масс в руководство нашим
заводом.
— А зачем вы к нам поступили на
завод? Чтобы остаться
рабочим или для, так сказать, своих каких-нибудь целей?
— Активно работает, правильно! А только работа эта, понимашь, — с целью! Он сам с цинизмом проговорился тут, что ему нужно пробраться в вуз. Поработает у нас два года, чтобы получить
рабочий стаж, и смотается с
завода.
Уже полгода по
заводу шла партийная чистка. В присутствии присланной комиссии все партийцы один за другим выступали перед собранием
рабочих и служащих, рассказывали свою биографию, отвечали на задаваемые вопросы. Вскрывалась вся их жизнь и деятельность, иногда вопросами и сообщениями бесцеремонно влезали даже в интимную их жизнь, до которой никому не должно было быть дела.
Заводской партком объявил мобилизацию
рабочих в подшефный
заводу район на колхозную кампанию. Образовалось несколько бригад. Откликнулись на призыв Лелька, Ведерников, Юрка. Оська Головастов поместил в заводской газете такое письмо...
Неточные совпадения
— Ну да, понятно! Торговать деньгами легче, спокойней, чем строить
заводы, фабрики, возиться с
рабочими, — проговорила Марина, вставая и хлопая портфелем по своему колену. — Нет, Гриша, тут банкира мало, нужен крупный чиновник или какой-нибудь придворный… Ну, мне — пора, если я не смогу вернуться через час, — я позвоню вам… и вы свободны…
Райский с удивлением глядел, особенно когда они пришли в контору на
заводе и когда с полсотни
рабочих ввалились в комнату, с просьбами, объяснениями обступили Тушина.
Вечером Тушин звал Райского к себе на неделю погостить, посмотреть его лес, как работает у него машина на паровом пильном
заводе, его
рабочую артель, вообще все лесное хозяйство.
— Да, это верно, но владельцы сторицей получили за свои хлопоты, а вы забываете башкир, на земле которых построены
заводы. Забываете приписных к
заводам крестьян. [Имеются в виду крестьяне, жившие во время крепостного права на государственных землях и прикрепленные царским правительством к
заводам и фабрикам в качестве
рабочей силы.]
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого
завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает
рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.