Неточные совпадения
— Революция теперь всюду господствует в Европе; она точно также есть и в России, хотя и скрывается здесь лучше, чем в других местах; поэтому мы должны удвоить бдительность и рвение с помощью Божественного провидения. Мы,
государи, отвечаем перед Богом за нерадение управления народом. Тебе,
брат, предстоит окончить великую обязанность, которую я принял на себя, основав Священный Союз
Государей под покровительством Святого Духа.
Великий князь Николай Павлович при роковых обстоятельствах понял совершенно последние таинственные слова своего в Бозе почившего
государя и
брата. Искусно скрытое революционное движение в России выпустило свои когти.
— Если Бог определит испытать нас величайшим из несчастий, кончиною
государя, то по первому известию надо будет тотчас, не теряя ни минуты, присягнуть
брату Константину.
— Я этого не знал! — откровенно отвечал великий князь. — Впрочем, если императорский рескрипт и существует, то, мне кажется, никто не знает о нем. Но мы все знаем, что наш законный
государь, после императора Александра — есть мой
брат Константин, следовательно, мы исполнили наш долг, дав ему присягу. Пусть то будет, что угодно Богу!
— Ваше высочество — сказал граф Литте, один из влиятельнейших членов совета, — те, которые еще не дали присяги вашему
брату Константину, уверены, что сообразуются с волею покойного императора, признавая вас своим
государем. Вам одному они могут повиноваться. Итак, если ваше решение непоколебимо, то оно есть приказание, которому мы должны подчиниться. Ведите же нас сами к присяге и мы будем повиноваться.
Николай Павлович тотчас отправил к нему курьера с письмом: «Наконец, все решено, — писал он ему, — и я должен принять бремя
государя.
Брат наш Константин Павлович пишет ко мне письмо самое дружеское. Поспеши с генералом Толлем прибыть сюда. Все смирно и спокойно».
Государь с сердечным сокрушением покорился необходимости предстать совету без своего
брата.
Но
государь Николай Павлович, как мы знаем, ценил заслуги помощника своего покойного венценосного
брата и далеко не имел желания отпустить его на отдых.
— Цесаревич Константин в начале 1822 года написал к
государю письмо о своем отречении от наследия престола; до половины 1823 года не было составлено о том государственного акта и последовавший, наконец, манифест о назначении на престол второго
брата остался в глубокой тайне, которая была распространена и на самое хранение манифеста.
— Присягая покойному
государю, — отвечал Гагарин, — мы присягали вместе и тому наследнику, который назначен будет. Теперь мы не имеем ввиду никакого акта, которым он назначал себе наследника: следовательно, долг наш — обратиться к коренному закону 1797 года, а по этому закону, при беспотомственной кончине императора, престол переходит к старшему после него
брату.
— Вы убили своих начальников, Богом и мною над вами поставленных, то все равно, что вы подняли руку на меня. Удары, которые вы им наносили, —
государь указал на свою грудь, — вы нанесли мне. Я поставил их начальниками над вами, а меня поставил Бог. Я отвечаю за вас Богу, а они отвечают мне! Хорошо вы чувствовали благодарность за попечения и милости покойного
брата моего. Но, по крайней мере, имеете ли вы в совести вашей полное раскаяние в совершенном вами преступлении?
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Братец, друг мой! Рекомендую вам дорогого гостя нашего, господина Правдина; а вам,
государь мой, рекомендую
брата моего.
— Кто, Михеев умер? — сказал Собакевич, ничуть не смешавшись. — Это его
брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, что и в Москве не сделать. Ему, по-настоящему, только на одного
государя и работать.
Вы не медик, милостивый
государь; вы понять не можете, что происходит в душе нашего
брата, особенно на первых порах, когда он начинает догадываться, что болезнь-то его одолевает.
Между тем она успела пожаловаться
брату своему, П. М. Волконскому, а Волконский —
государю.
Не забыть мне, милостивые
государи, и того, — продолжал Вихров, — как некогда блестящий и светский полковник обласкал и заступился за меня, бедного и гонимого литератора, как меня потом в целом городе только и оприветствовали именно за то, что я был гонимый литератор, — это два
брата Захаревские: один из них был прокурор и бился до последних сил с деспотом-губернатором, а другой — инженер, который давно уже бросил мелкое поприще чиновника и даровито принялся за дело предпринимателя «…