Избалованный не только женщинами полусвета, носившими его на руках, и светскими барынями, любящими мимолетные интрижки, но даже девушками, которые, по наущению родителей, были предупредительно-любезны и заискивающе кокетливы с «блестящей партией» (установившееся светское реномэ князя Владимира), он был уязвлен таким отношением к нему первой красавицы Петербурга, и заставить эту гордую девушку принадлежать ему — конечно, путем брака, который молодой
князь считал чем-то не выше нотариальной сделки, — сделалось насущным вопросом его оскорбленного мелкого самолюбия.
Неточные совпадения
— Апартаменты молодого
князя, — зачем-то
счел нужным доложить лакей, указывая на них.
К чести
князя Дмитрия Павловича надо сказать, что он был весьма невысокого мнения о геральдических достоинствах, и молодого энергичного труженика науки далеко ее
считал неравною партиею для княжны Шестовой.
Шатов не
счел нужным скрывать ни от кого, что он состоит ее женихом, и многим даже передал обстановку их печального обручения, и то, что покойный
князь, за день до его смерти, уведомил своего брата письмом о предстоящей свадьбе и что Лидия Дмитриевна тоже написала об этом в письме дяде и сестре.
Он передал ей в коротких словах сцену обручения у постели умирающего и то, что Шатов после смерти
князя Дмитрия
счел нужным объявить всем о его положении в его доме.
— Хорошо-с, может быть все то, что рассказала вам эта госпожа, и правда, но
считаете ли вы теперь ее удовлетворенной и ваши обязательства относительно нее конченными? — ровным голосом спросил
князь Василий.
Мне известно все до малейших подробностей,
князь вырос на моих глазах и
считает меня своим единственным другом.
Прошло около месяца. Гиршфельд только что вернулся из Москвы, куда ездил для окончания последних дел и решил наконец приступить к «шестовскому» делу. Время казалось ему самым удобным.
Князь Владимир в блаженстве, около своей ненаглядной Агнессочки, и,
считая Николая Леопольдовича главным устроителем этого блаженства, слепо верил в его дружбу. Ни малейшее сомнение в уме, практичности и честности его поверенного не могло закрасться в его душу. Гиршфельд вызвал его к себе «по делу».
Владислав Казимирович Савицкий
считал его в числе своих старинных приятелей и, задумав вести кампанию против Гиршфельда, вызвал его в Москву, условился с ним о предстоящем дележе добычи и подсунул графине прошение о перемене опекуна над
князем Владимиром.
— Нам,
князь, необходимо с вами счесться, хотя я и имею честь
считать вас в числе своих искренних друзей, но знаете пословицу: «счет дружбы не портит».
Он и не ошибся.
Князь Владимир, выбежав, как сумасшедший, из квартиры своего поверенного, сел в пролетку и приказал ехать в Европейскую гостиницу. Дорогой на него напало раздумье. От природы малодушный, он жил настоящей минутой, мало заботился о будущем; он начал сожалеть, что отказался от предложенных ему Николаем Леопольдовичем пяти тысяч, которые он
считал нужными для него до зарезу.
В нем он выражал сожаление, что она, вопреки его ожидания, не могла удержать
князя от нанесения ему оскорблений и от писания на него кляуз, хотя он никогда ни к
князю, ни к ней не чувствовал ничего, кроме искреннего расположения, которое, он надеется, доказал на деле и даже хотел, как и обещал ей, быть к услугам ее и
князя на будущее время, но что теперь, после совершившегося инцидента, он в праве
считать себя освобожденным от всяких нравственных обязательств не только по отношению к
князю (об этом не может быть и речи), но даже и по отношению к ней.
Нечего и говорить, что они все были в пользу Гиршфельда. Они вместе с
князем Шестовым даже, что называется, переусердствовали.
Князь прямо заявил, что он
считает Николая Леопольдовича честнейшим человеком и своим благодетелем и, если давал против него показания на предварительном следствии, то делал это по наущению барона Розена, а жалобы писал прямо под его диктовку. Почти тоже самое подтвердила и Зыкова.
Самоубийством
князя Виктора и смертью княгини Зои она
сочла себя по справедливости отомщенной.
Неточные совпадения
— Я только бы одно условие поставил, — продолжал
князь. — Alphonse Karr прекрасно это писал перед войной с Пруссией. «Вы
считаете, что война необходима? Прекрасно. Кто проповедует войну, — в особый, передовой легион и на штурм, в атаку, впереди всех!»
Блаватской поверили и Анне Безант, а вот
князь Петр Кропоткин, Рюрикович, и Ницше, Фридрих — не удивили британцев, хотя у нас Фридриха даже после Достоевского пророком
сочли.
— Ваши проиграл. Я брал у
князя за ваш счет. Конечно, это — страшная нелепость и глупость с моей стороны…
считать ваши деньги своими, но я все хотел отыграться.
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой,
князь Николай Иванович, приютились у вас. Я
считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем решения от вашего правдивого сердца!
— Да ведь несчастному
князю Николаю Ивановичу почти и некуда спастись теперь от всей этой интриги или, лучше сказать, от родной своей дочери, кроме как на вашу квартиру, то есть на квартиру друга; ведь вправе же он
считать вас по крайней мере хоть другом!..