Неточные совпадения
На время богомолья великий
князь и великая княгиня переехали на троицкую
дорогу и поселились в Раеве, именье Чеглоковых, близ Тайнинского. Государыня отправилась в Воскресенский монастырь. Граф Алексей Григорьевич сопутствовал ей, а также и некоторые из самых приближенных к ней лиц.
Дорогой государыня останавливалась в принадлежащем Разумовскому селе Знаменском и там вечернее кушанье кушать изволила в ставках на лугу, подле Москвы-реки.
И вдруг известие о приезде молодого
князя Лугового открыло для материнской мечты новые горизонты. Что, если повторится с ее дочерью судьба ее, Вассы Семеновны? Быть может, и Людмиле суждено отыскать жениха по соседству. Быть может, этот жених именно теперь уже находится в
дороге.
Княжна Людмила не отвечала ничего. Она сидела на кресле, стоявшем сбоку письменного стола, у которого над раскрытой приходо-расходной книгой помещалась ее мать, и, быть может, даже не слыхала этой мысли вслух, так как молодая девушка была далеко от той комнаты, в которой она сидела. Ее думы, одинаково с думами ее матери, витали по
дороге к Луговому, по той
дороге, где, быть может, идет за гробом своей матери молодой
князь Луговой.
Молодой
князь Сергей Сергеевич, несмотря на естественную усталость с
дороги, тотчас по прибытии отдал управителю соответствующие распоряжения.
— Тем
дороже для меня будет этот парк… — любезно произнес
князь Сергей Сергеевич и, как заметили завистливые маменьки бесцветных дочек, метнул на княжну Людмилу довольно выразительный взгляд.
Наконец час отъезда наступил. Мать и дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле
дороге.
Князь встретил
дорогих гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.
Встретив княгиню и княжну, как мы сказали, на крыльце,
князь Сергей Сергеевич провел
дорогих гостей на террасу, где был изящно и роскошно сервирован стол для чая.
— Зачем это все, мы запросто… — заметила княгиня Васса Семеновна, окидывая все же довольным взглядом сделанные приготовления, доказывавшие, что она с дочерью в доме
князя действительно
дорогие, желанные гости.
— Княжна, Людмила,
дорогая! — схватил ее руки
князь и стал покрывать их горячими поцелуями.
С террасы была видна часть
дороги, шедшей по пригорку. На ней вскоре показался знакомый экипаж
князя Сергея Сергеевича, запряженный четверкой лихих серых лошадей, замечательно подобранных по масти. Это были любимые лошади княжны Людмилы. Она ими всеми любовалась и даже своеручно кормила хлебом.
Князь Сергей Сергеевич и граф Свиридов быстро оделись, бросились на лошадей и во весь опор поскакали по
дороге в Зиновьево.
Последнее слово княжна подчеркнула.
Князь поцеловал ее руку, на этот раз с далеко не деланною холодною почтительностью, и вышел. Он не помнил
дороги до Лугового. Только в тиши своего кабинета
князь стал всесторонне обдумывать свое положение.
— Я просто устал с
дороги, — деланно хладнокровно отвечал
князь Сергей Сергеевич, опускаясь действительно с видом крайнего утомления на диван, крытый тисненым коричневым сафьяном. Он действительно был утомлен, не столько, впрочем,
дорогой, сколько пережитыми треволнениями.
Приятели действительно переменили разговор, и граф стал рассказывать
князю о легкой интрижке, заведенной им с одной из представительниц тамбовского света. Интрижка оказалась, впрочем, непродолжительной, и друзья недели через полторы покатили восвояси, в Петербург, куда и мы,
дорогой читатель, за ними последуем.
Записка эта, от которой несся тонкий аромат любимых духов княжны, заставила сильно забиться сердце
князя Лугового. Он понял, что она явилась результатом свидания Зиновьева с его племянницей, а потому несомненно, что назначенный в ней час — час решения его участи. Несколько раз перечитал он
дорогую записку, стараясь между строк проникнуть в мысли ее писавшей, угадать по смыслу и даже по почерку ее настроение.
Князь молча смотрел на нее восторженным взглядом и чуть в первую минуту не позабыл взять и поцеловать протягиваемую ею руку. Наконец он опомнился, схватил эту
дорогую руку, которую он считал своею, и стал покрывать ее горячими поцелуями.
Князь, конечно, не знал, что
дорога в заветный будуар его невесты открыта не ему одному для ночных свиданий. Он считал и имел право считать княжну Людмилу Васильевну своей невестой, хотя помолвка их, по истечении года траура признанная вновь княжной, была известна, кроме них двоих, только еще дяде княжны Полторацкой, Сергею Семеновичу Зиновьеву.
— Я слышал это от графа, — указал Зиновьев движением головы на сидевшего рядом с
князем на диване графа Свиридова, — но неужели навсегда… Стыдитесь,
князь, так предаваться грусти, вы молоды, перед вами блестящая
дорога, веселая жизнь. Время излечит печаль.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны
дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Неточные совпадения
Зимой
дороги узкие, // Так часто с
князем ездили // Мы гусем в пять коней.
Искали, искали они
князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев знал. Он вывел их на торную
дорогу и привел прямо к
князю на двор.
Задумались головотяпы над словами
князя; всю
дорогу шли и все думали.
— И лицо разбойничье! — сказал Собакевич. — Дайте ему только нож да выпустите его на большую
дорогу — зарежет, за копейку зарежет! Он да еще вице-губернатор — это Гога и Магога! [Гога и Магога —
князь Гог, предводитель разбойничьего народа Магог (библ.).]
Вскоре
князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту последний и решительный удар. Зурин был в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и
дороги стали непроходимы. Мы утешались в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями.