Неточные совпадения
— Можете делать, что хотите, но
я вам предлагаю следующее. Пойдемте ко
мне, там вы объяснитесь между собой основательно и хладнокровно в моем присутствии.
Я ни в чем не буду влиять на ваше решение и выскажу
свое беспристрастное мнение. Согласны ли вы?
— Совершенно справедливо, — согласился князь Луговой. — Но
я не так выразил
свою мысль. Мы явимся тихонько вечером, пройдя в маленькую садовую калитку… Не так ли, Петр Игнатьевич?
При самых малейших колебаниях его судьбы на первый план выступало его «
я», и этому
своему единственному богу Эрнст-Иоганн Бирон готов был пожертвовать всеми и всем.
— По крайней мере,
я был бы осторожнее при выборе… Твой брак с самого начала носил в себе зародыш несчастья: женщина чуждого происхождения, чуждой религии, дикая, капризная, бешеная польская натура, без характера, без понятий о том, что мы называем долгом и нравственностью — и ты, со
своими стойкими понятиями о чести, — мог ли ты иначе кончить подобный союз?.. А между тем,
мне кажется, что ты, несмотря ни на что, продолжал любить ее до самого разрыва.
— Нет, — резко ответил Иван Осипович, — очарование улетучилось уже в первый год.
Я слишком ясно видел все, но
меня останавливала мысль, что, решившись на развод,
я выставлю напоказ
свой домашний ад;
я терпел до тех пор, пока у
меня не оставалось другого выхода, пока… Но довольно об этом.
— Но не забывай, что наибольшая опасность кроется в самом Осипе; он во всех отношениях сын
своей матери… На днях ты уезжаешь с ним к Полторацким,
я слышал…
— Это выдать
меня за
своего сына Петра и удалить из России Брауншвейгскую фамилию?
— Его величество, — говорил Шетарди, — занят изысканием средств для возведения вашего высочества на престол, и если ради этой цели он уже заставил
своих союзников, шведов, взяться за оружие, то король сумеет также ничего не пощадить, чтобы дать
мне возможность оказать вам наилучшее содействие.
— О Шетарди… О моем… — гордо подняла голову цесаревна и, в
свою очередь, в упор посмотрела на герцогиню. —
Мне кажется, что он, как посланник, аккредитован при русском правительстве, которое, за малолетством царя, представляете вы, герцогиня, как правительница, а потому он, скорее, ваш, а не мой.
— Не он один виноват в этом, — сказала она. —
Я тоже строго веду
свою девочку, но тем не менее она знает, что у нее есть мать и что она дорога ей. Осип же не может сказать того же о
своем отце, он знает вас только со стороны строгости и неприступности, если бы он подозревал, что в глубине души вы обожаете его…
— То сейчас же воспользовался бы этим, чтобы обезоружить
меня своею нежностью и ласками. Неужели
мне допустить, чтобы он стал повелевать и
мною так же, как всеми, кто только имеет дело с ним? Товарищи слепо повинуются ему, хотя он
своими шалостями часто подводит их под наказание. Даже учителя относятся к нему особенно снисходительно.
Я единственный человек, которого он боится, а вследствие этого и уважает.
—
Я не упрекаю тебя, потому что ничего не запрещал тебе в этом отношении; вопрос об этом пункте никогда даже не поднимался между нами. Но если дело зашло так далеко,
я должен нарушить молчание. Ты считал
свою мать умершей, и
я допустил эту ложь, потому что хотел избавить тебя от воспоминаний, которые отравили мою жизнь: по крайней мере, твоя молодость должна была быть свободна от них. Это оказалось невозможным, а потому ты должен узнать теперь правду.
— Еще молодым офицером
я страстно полюбил твою мать и женился на ней против воли
своих родителей, которые не ждали никакого добра от брака с женщиной другой религии. Они оказались правы: брак был в высшей степени несчастным и кончился разводом по моему требованию.
Я на это имел неоспоримое право, закон отдал сына
мне. Более
я не могу тебе сказать, потому что не хочу обвинять мать перед сыном. Удовольствуйся этим.
— Который не любит
меня! — крикнул мальчик тоном, переполненным горечью. — Только теперь, когда
я нашел
свою мать,
я знаю, что такое любовь.
Сначала ты должен получить офицерский чин и в качестве офицера исполнить
свой долг, как и все твои товарищи, когда же ты достигнешь совершенных лет,
я уже не буду иметь власти над тобой — выходи, если хочешь, в отставку, но для
меня известие о том, что мой единственный сын уклонился от военной службы, будет смертельным ударом.
— В таком случае он был бы негодяем, изменником
своему слову, дезертиром, так как он уже состоит на службе. Не оскорбляй
меня подобными предположениями, Сергей! Ведь ты говоришь о моем сыне.
— О, как часто женщины злоупотребляют этим словом, — горячо возразил Зиновьев. — Разве мать не должна жертвовать
своим личным «
я» для пользы
своего ребенка?
— Ее императорское величество, — сказал он, — по прошению всего малороссийского народа всемилостивейше соизволяет быть по-прежнему на всей Малой России гетману и повелевает избрать им себе из природных
своих людей гетмана, по малороссийским
своим правам и вольностям, вольными голосами, для которого избрания
я, с высокомонаршею грамотою, сюда, в Малую Россию, и прислан.
— Даром что грамоте обучили, по-французски лепетать выучили и наукам, а что в них
мне, холопке, только сердце
мне растравили, со
своего места сдвинули.
Бывало, помню, маленькая, еще когда у нас этот черноглазый Ося гостил, что после сгинул, как в воду канул, держали
меня как барышню, вместе с княжной всюду, в гостиной при гостях резвились, а теперь, знай, видишь, холопка
свое место, на тебе каморку в девичьей, да и за то благодарна будь, руки целуй княжеские…
— Меня-то, чай, за кого ни на есть дворового выдадут… Михайло, выездной, стал что-то уж очень масляно на
меня поглядывать… Княгинин любимец… Поклонится ведьме, как раз велят под венец идти, а дочке князя-красавца, богача приспосабливает… У, кровопийцы… — злобно шептала она во время бессонных ночей, сидя на
своей убогой кровати.
— Ах, господи, кабы все так устроилось, как
я думаю, — вслух выразила
свою мысль княгиня Васса Семеновна.
—
Я не премину, княгиня, очень скоро лично у вас поблагодарить вас за сочувствие, которое вы выказали
мне в память моей покойной матери, и за честь, которую вы оказали
мне своим посещением.
— Да ничего, что вы можете сделать
мне,
своей холопке, чтобы
я смела рассердиться?
— Да вот ты увидишь его на днях. Он приедет, — закончила княжна
свой рассказ. — Ты тогда скажешь
мне, права
я или нет?..
— Живи, доживай
свой век на родине, но только чтобы о прошлом ни слова, — сказала княгиня. — Дочь твоей жены у
меня на дворне, так с ней тебе и видеться незачем… — после некоторой паузы с усилием произнесла княгиня.
— Известно, извела…
Я тоже, хоть и в бегах был, однако из
своих мест весточки получал исправно… Стала ее гнуть княгиня, овдовев, так гнуть да работой неволить, что Ульяна-то быстрей тонкой лучины сгорела… Вот она какова, ваша княгинюшка.
Гетман тогда встал, вывернул
свои карманы и громко сказал: «Господа,
я подаю добрый пример, надеюсь, что все ему последуют и таким образом успокоят господина посла».
Когда хозяин и старик очутились наедине, последний сказал: «Ваше сиятельство,
я в крайней бедности и единственно прокармливаю себя и
свое семейство вашими обедами,
мне стыдно было в этом признаться перед вашими гостями, не взыщите с
меня;
я честный человек и живу праведным трудом».
— Если эта княжна Полторацкая, жившая сто лет тому назад, была так же хороша, как вы, княжна, то
я понимаю
своего предка, при условии, впрочем, если эта легенда справедлива.
— Если… Хорошо, допустим, что там найдут тех, о которых говорит старая сказка, то и тогда
я совершаю этим далеко не дурное дело. Они оба искупили
свою земную вину строгим земным наказанием, за что же они должны быть лишены погребения и кости их должны покоиться без благословения в этом каменном мешке? Вы, как служитель алтаря, батюшка, можете осудить их на это?
— Посмотрим, князь; те соображения, которые вы
мне высказали, ни разу не приходили
мне в голову, они заставили умолкнуть мои уста, на которых была просьба оставить эту, казалось
мне, бесцельную затею, могущую не ровен час действительно быть для вас гибельною, но теперь, повторяю, и не стыжусь сознаться в этом,
я изменил
свое мнение и охотно благословлю начало работы…
— Успокойся, сын мой, — сразу понял священник немую просьбу князя и подошел к стоявшему неподвижно слесарю, — надеюсь, ты веришь
своему духовному отцу…
Я благословлю тебя…
— Они, вероятно, и сами не считали это серьезным…
Я, напротив, взглянул на это дело серьезнее их и других моих предков и
свой взгляд высказал вчера, прежде нежели приступить к работе, отцу Николаю.
— Княжна, простите,
я…
я обидел вас
своим признанием?.. — начал князь.
— Надо нынче повидать отца… — сквозь зубы продолжала она, — поведать ему радость семейства княжеского… Пусть позаботится обо
мне,
своей дочке…
— Может, когда устроитесь совсем, поднимусь да и приеду навестить, но чтобы совсем переселяться в этот Вавилон… Этого
я не смогу…
Я привыкла к
своему дому, к
своему месту…
—
Я вчера имел удовольствие выразить ей
свои чувства и получил благоприятный ответ.
— Когда окончите
свое дело, приезжайте ко
мне в Луговое,
я сумею поблагодарить вас…
—
Я сам с ним поеду в Зиновьево, — высказал он
свои соображения графу Свиридову.
— Ведь
я не могу тебя утешить. Ты именно в таком состоянии, когда человеку надо быть одному, когда тяжело иметь возле себя даже самого близкого друга.
Я понимаю это,
мне тоже тяжело, что
я как будто
своим приездом принес тебе несчастье.
— А
меня все же ты отпусти.
Мне надо окончить еще все дела в Тамбове, да пора и в Петербург. Приезжай и ты скорей туда со
своей невестой.
— Да, к примеру сказать, хоть относительно вас, ваше сиятельство; еще с неделю тому назад только вы, ваше сиятельство, у нее и на языке были, а теперь — ведь
я своим глупым умишком раскидываю, следовало бы им вас принять, а то не могу да не могу. И какая тому причина, ума не приложу.
—
Я знала, что встречу в вас сочувствие моему плану. С вашей стороны было бы невеликодушно воспользоваться данным словом девушки, ничего и никого не видавшей, и, таким образом, взять на себя тяжелую ответственность в случае, если она после венца сознает
свою уже непоправимую ошибку…
Я много думала об этом за эти дни и рада, что не ошиблась в вас.
— Год жизни в Петербурге достаточен будет для
меня, чтобы
я узнала свет и людей и сознательно решила
свою участь.
Я думаю, князь, что пальма первенства останется все-таки за вами.
Но
я не хочу вам навязываться в мужья, и если вы действительно хотите в этот год испытать
меня и себя, то
я преклоняюсь перед этим и не боюсь, со
своей стороны, этого испытания; если же вы избрали этот путь как деликатный отказ
мне в вашей руке, то и в этом случае
мне остается только покориться вашей воле и ждать, когда для
меня станет ясно то или другое ваше намерение…
— Это
я понимаю… Но будь мужчиной… Призови, наконец, на помощь
свое самолюбие…
—
Мне остается поздравить тебя с такими друзьями, — ядовито заметила Елизавета Ивановна. — Действительно, моя бедная Стася имела несчастье быть замужем за этим армейским извергом, но долго не могла вынести совместной с ним жизни и бежала от него со
своим ребенком.
«Действительно,
я сделаю вид, что его не узнал и что никогда не знал», — решил он, переодевшись с помощью
своего камердинера Петра и несколько раз пройдя по кабинету.
— Пожалуй, придется, если ты настаиваешь на
своем желании жить в глуши и если
мне удастся приобрести тебе помещение, которое
мне показывали в предместье.