Неточные совпадения
Шубин недолго оставался при дворе. Камчатская ссылка совершенно расстроила его здоровье. Он предался набожности, дойдя до аскетизма, и просил увольнения от службы. На это увольнение согласились быстро главным образом потому, что бывший любимец, конечно, не мог быть приятен новому, имевшему в
то время громадную
силу при дворе, — Алексею Григорьевичу Разумовскому.
Тут он стал искать покровительства у нового временщика и сделался необходимым в доме Разумовского. От своего воспитателя Теплов наследовал большую ученость, соединенную с весьма широкими понятиями о
том, как обходиться с людьми сильными и как обхождение с ними согласовать со степенью их
силы.
В следующем году шла новая пьеса «
Сила любви и ненависти», драма в трех действиях, переведенная с итальянского, но не имела успеха. В
том же году там же исполнялась сказка в лицах «О Яге-бабе», в которой главную роль играл обер-гофмаршал Дмитрий Андреевич Шепелев. В этой оперетке участвовали придворные певчие, набранные в Малороссии; из них отличался прекрасным голосом и искусным пением Виноградский. Он, как уверяли тогда, «удивлял самих итальянцев».
Тем не менее гетман всеми
силами старался привлечь канцлера в Москву, и когда наконец он был туда призван, старался облегчить ему путешествие и рекомендовал ему в спутники профессора и доктора Авраама Бергова, брата лейб-медика и тайного советника Германа Бергова. Сожаление и печаль относительно болезни вице-канцлера едва ли были совершенно искренни. Воронцов был в тесной связи с Шуваловым и с нетерпением ожидал минуты занять место Бестужева.
В
то время, когда в Петербурге весело праздновалось рождение великого князя Павла Петровича и заветные замыслы Бестужева и Екатерины через это рождение получили новую
силу, события на Западе быстро шли вперед.
Австрийский посол граф Эстергази, некогда лучший друг канцлера, стал требовать не только исполнения договора, но еще и
того, чтобы Россия всеми своими
силами помогала Марии-Терезии. Скоро понял он, что от Бестужева ожидать ему нечего, перешел на сторону Шувалова и Воронцова и из приятеля сделался злейшим врагом канцлера. Барона Черкасова, доброго помощника и советника, не было уже в живых. На стороне Бестужева оставалась одна великая княгиня, но в настоящем ее положении она могла мало принести ему пользы.
Соломонида пользовала крестьян разными травами, прыскала наговоренной водой «с глазу», словом, проделывала такие таинственные манипуляции, которые в
то темное, суеверное время заставляли ее пациентов быть уверенными, что она, несомненно, имеет сношение с «нечистой
силой». Старый кот окончательно убеждал их в этом.
Молодость и вольнодумство во все времена идут рука об руку, а в описываемое нами время в столичную жизнь вместе с французским влиянием последнее стало приливать с особенной
силой. Князь Луговой не избег этого влияния. Если он не был в глубине своей души вольнодумцем,
то старался хотя показаться им. Это-то старание и побудило его усомниться перед княжной в семейной легенде.
— А я между
тем не уезжаю, хотя сегодня не первый раз испытываю проявление этой таинственной
силы…
— Спасибо и за
то, что, по твоему мнению, я одна из адских
сил…
Как бороться с этими
силами? С какой стороны они направят свои удары? Разве третьего дня, уезжая из Зиновьева, оставив всех там веселыми и здоровыми, он мог ожидать, что в
ту же ночь рука злодея покончит с двумя жизнями и что его невеста будет на волосок от смерти?
Он стал вспоминать слова княжны Людмилы Васильевны, выражение ее прекрасного лица, все мелкие детали обращения с ним, все
те чуть заметные черточки, из которых составляются целые картины. Картина действительно составилась. Эта картина была упоительна для князя Сергея Сергеевича. Он глубоко убедился в
том, что княжна действительно его любила. А если это так,
то он охранен от действия адских
сил. Провидение, видимо, для этого спасло ее.
Хотя указом еще от 8 марта 1737 года требовалось, чтобы в духовные чины производились лишь
те, которые «разумели и
силу букваря и катехизиса», но на самом деле церковные причты пополнялись выпущенными из семинарии лицами «по непонятию науки», или по «безнадежности в просодии», или «за урослием».
Эта-то страсть, всегда заразительная, и была
тем обаянием,
силу которого чувствовала на себе княжна Людмила Васильевна.
Это всегда так бывает. Женщина ценит мужчину до
тех пор, когда сознает опасность его потерять. Как только же она убедится, что чувство, внушенное ею, приковывает его к ней крепкой цепью и делает из него раба желаний и капризов, она перестает интересоваться им и начинает им помыкать. Благо мужчине, у которого найдется
сила воли разом порвать эту позорную цепь, иначе погибель его в сетях бессердечной женщины неизбежна.
У графа Петра Игнатьевича не хватало именно этой
силы воли. Княжна Людмила Васильевна играла с ним как кошка с мышью,
то приближая к себе,
то отталкивая, и заставляла его испытывать все муки бесправной ревности. Он ревновал ее и к князю Луговому, и к графу Свянторжецкому.
С
тем большею
силою вспыхнули в нем эти страсти.
Какая же
сила была у него? Никакой, кроме неожиданности и быстрого натиска. Для этого он упустил время. Граф Иосиф Янович ничего, повторяем, этого не думал. Он, напротив, был уверен, что ему стоит только протянуть руку, чтобы взять княжну. Он ждал даже, что она сама попросит его к себе для
того, чтобы умилостивить его всевозможными жертвами.
Не
то чтобы ему жалко было любимой девушки — порой он ненавидел ее всеми
силами души и готов был не только убить ее, но наслаждаться ее мучительною смертью от его руки.
Репутация «чародея» окружала его
той таинственностью, которую русский народ отождествляет со знакомством с нечистою
силою, и хотя в трудные минуты жизни и обращается к помощи тайных и непостижимых для него средств, но все же со страхом взирает на знающих и владеющих этими средствами.
Этот-то ночной свет и был причиной
того, что на Васильевском острове все были убеждены, что «чародей» по ночам справляет «шабаш», почетным гостем на котором бывает сам дьявол в образе ворона. Утверждали также, что патер Вацлав исчезает на несколько дней из своей избушки, улетая из нее в образе филина. Бывавшие у патера Вацлава днем за лекарственными травами, по общему говору, имевшими чудодейственную
силу от груди и живота, тоже оставались под тяжелым впечатлением.
— Несколько капель на два-три цветка будет достаточно, — сказал он. — Она может отделаться только сильным расстройством всего организма, но затем поправится. У меня есть средство, восстанавливающее
силы. Если захочешь, сын мой, сохранить ей жизнь,
то не увеличивай дозы, а затем приходи ко мне. Она будет жива.
— Нет, нет, это не
то, не
то, — возмутился он сам против себя, — это иезуитское рассуждение. Она преступница, несомненно, но она так хороша, так обворожительна. Отступиться от нее — он чувствовал — на это у него не хватит
сил. Надо спасти ее. Надо поехать переговорить с ней, предупредить. Она поймет всю
силу моей любви, когда увидит, что, зная все, я готов отдать ей свое имя и титул и ими, как щитом, оградить ее от законного возмездия на земле.
То чувство самосохранения, которое придало ему на первых порах
силы обставить совершенное им преступление так, чтобы смерть княжны Людмилы Васильевны имела вид самоубийства, теперь окончательно исчезло.
— Знал, ваше величество, хотя патер Вацлав сказал, что если употребить небольшую дозу,
то у него есть средство восстановить
силы.
— Не будем говорить об этом. У меня есть к вам другая, более важная просьба. Я решился просить вас приехать ко мне, хотя, как видите, я в
силах был бы заехать к вам. Простите меня. Это произошло потому, что я дал себе обет не переступать порога моего дома иначе, как для
того, чтобы уехать из Петербурга навсегда.
— Помилуйте, князь, я с удовольствием. Тяжелая перенесенная болезнь дает вам право, — заговорил Сергей Семенович, а между
тем в уме его мелькало: «Не действительно ли он тронувшись?» — Какая же это просьба, князь? Все, что в моих
силах, все, что могу… — добавил Зиновьев.
Мы знаем, что в древней истории нашей не Иоанн III был творцом величия России, но что это величие было подготовлено для него в печальное время княжеских усобиц и борьбы с татарами, мы знаем, что Петр Великий не приводил Россию из небытия в бытие; что так называемое преобразование было естественным и необходимым явлением народного роста, народного развития, и великое значение Петра состоит в
том, что он
силою своего гения помог своему народу совершить тяжелый переход, сопряженный со всякого рода опасностями.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без
того это такая честь… Конечно, слабыми моими
силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да
тот был прост; накинется // Со всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
Молиться в ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с
той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, //
Тем легче становилося, // И
силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает
силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в
том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…