Неточные совпадения
—
Не позвать ли
кого на помощь, матушка?.. — робко задала игуменье вопрос Серафима.
Русский народ и правительство доживали ту эпоху, которую можно назвать эпохою отсутствия сознания законности. Мало
кто верил или надеялся
на силу закона. Боялись лиц, облеченных правительственною властью, без всякого к ним внутреннего уважения, и то только тех, которые заявили о себе каким-нибудь энергичным действием, хотя бы и
не вполне законном. Существовало полное убеждение, что произвол и сила личности выше всякого закона.
— Жизнь проклянет,
кто свяжется, я своими руками
не отдам, тоже крест
на шее есть, петлю
на горло надевать человеку
не согласен и сватов засылать никуда
не буду…
Ему казалось, что он все еще держит в объятиях эту первый раз встреченную им девушку, произведенную
на него вдруг ни с того, ни с сего такое странное, сильное впечатление.
Кто она? Он
не знал этого. Может ли он надеяться овладеть ею? Этот вопрос оставался для него открытым. «А быть может это и
не так трудно! — жгла ему мозг мысль. — Она живет одна… Бог весть,
кто она!»
«Что же, она сирота, без отца и матери…
Кому же руководить ею… И, наконец, что же тут такого?
Не все же девушка должна только вышивать сувениры и изображать из себя тепличный цветок… Должны быть в природе цветы и полевые, растущие
на воле».
— Иванова фамилья, сударь мой, довольно распространенная, а потому в здешних местах домов Ивановых чуть ли
не целый десяток… Вот мы стоим, у дома Иванова, насупротив наискось дом Иванова,
на углу далее тоже дом Иванова…
Кто он такой?.. — рассудительно и толково отвечал старик.
— Что же, в добрый час…
На ком женится?.. И как же мне, старухе
не доложился…
Так волновались московские невесты. Мужья и отцы остались, как мы видели, «при особом мнении», особенно те,
кто видел Дарью Николаевну
на пресловутом обеде у Глафиры Петровны. Красота Дарьи Николаевны, ее полный расцвет молодости и силы, соблазнительная, полная неги фигура и глаза, в которых теплился огонек только что возникающей страсти — все это
не могло
не произвести впечатления
на представителей непрекрасного пола Белокаменной.
На Сивцевом Вражке, невдалеке от знакомого нам «красненького домика»,
на громадном пустыре стояла покривившаяся от времени и вросшая в землю избушка с двумя окнами и почерневшей дверью. Летом, среди зеленого луга из высокой травы, покрывавшей пустырь, и зимой, когда белая снежная пелена расстилалась вокруг нее, она производила
на проходящих, даже
на тех,
кто не знал ее владельца и обитателя, впечатление чего-то таинственного.
Бойко ответив
на предложенные ему Петром Ананьевым вопросы, шустрый мальчонка
не мог дополнить их никакими более полными биографическими о себе сведениями:
кто его мать, где он жил до сих пор, куда пристал по приезде в Москву? —
на все эти вопросы мальчик отозвался незнанием.
В то время, к которому относится рассказ Петра Ананьева страшно было выговорить эти два слова: «слово и дело». Страшно было и слышать их. Всякий, при
ком были сказаны эти слова, где бы то
не было —
на улице, в доме ли, в церкви ли — всякий обязан тотчас же доносить тайной канцелярии. За недонесение, если это обнаруживалось впоследствии, виновный наказывался кнутом.
Ломаным русским языком, долго проживавший в Москве — он прибыл в царствование Алексея Михайловича — Краузе объяснил Петру Ананьеву, что нашел его
на улице, недалеко от дома, в бесчувственном состоянии и перетащил к себе и стал расспрашивать,
кто он и что с ним. Петр Ананьев хотел было пуститься в откровенность, но блеснувшая мысль, что его отправят назад к помещику, оледенила его мозг, и он заявил попросту, что он
не помнит,
кто он и откуда попал к дому его благодетеля. Немец лукаво улыбнулся и сказал...
Для Кузьмы этот день начался незадачей. Петр Ананьев должен был куда-то отлучиться и заставил своего приемыша сидеть дома, так как неровен час, мог
кто придти из болящих. Кузьма, между тем, уже два дня
не видал Фимки и все его помышления были во дворе и в саду дома Салтыкова. Грустный сидел он
на лавке в избе, когда в дверь раздавался легкий стук.
Все лицо его было в крови… Он тяжело дышал. Все дворовые с каким-то немым благоговением смотрели
на Кузьму Терентьева, этого геркулеса салтыковской дворни. Кузьма отпустил Степана, а тот, приподнявшись с полу, шатаясь вышел из застольной избы,
не взглянув ни
на кого из находившихся в ней.
Салтыкова сделала вид, что
не заметила этого, так как
не было у нее
на примете никого из дворовых,
кто бы мог заменить Степана в его зверском деле.
— Нет, Маша, я об этом еще
не думал… Но если бы я хотел
на ком жениться, то это
на тебе…
Петр III
не лишен был и суеверных предрассудков; так он очень любил гадать в карты. Кто-то сказал императору, что есть офицер Веревкин, большой мастер гадать
на них. Веревкин стал известен еще при императрице Елизавете по следующему случаю.
— Положу конец тиранству и научу тех,
кому это неизвестно, что и крепостные люди — тоже люди… Пусть знают, что кнут
не на потеху гнут: бей за дело, да умело, а
кто из кнута забаву делает, то он ведь об двух концах… Хорошо и для мужика, пригодится и для барина…
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери
кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать
на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева
на двадцать тысяч, тогда как его и
на сто рублей
не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это
на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и
на свет
не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни
на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается
на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет
на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!