Неточные совпадения
Петр Ананьев подошел к кровати, стоявшей в глубине горницы, за красной полинявшей от времени занавеской, взял с нее подушку и бросив
на лавку,
улегся на нее, видимо, в полном изнеможении.
Наступило молчание. Кузьма Терентьев то топтался
на одном месте, то неведомо для чего подходил к окну и смотрел в закопченое и грязное стекло, через которое ничего не было видно, то прохаживался по горнице. Петр Ананьев несколько раз ворочался
на лавке, стараясь
улечься поудобнее. Его, видимо, клонило ко сну.
— Убился, старик, убился… Не жив… — шептали его губы, и он с открытыми глазами лежал
на той самой
лавке,
на которой так спокойно
улегся Петр Ананьев перед заставившим вскочить его разговором с Кузьмой.
— Чего разговаривать их? Скажи, что скоро в поход двинемся, — раздражительно заметил Ермак Тимофеевич,
укладываясь на лавку, подложив себе под голову скинутый им с себя кафтан.
Неточные совпадения
Мужик глянул
на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы то ни стало освободить бедняка. Он сидел неподвижно
на лавке. При свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие желтые брови, беспокойные глаза, худые члены… Девочка
улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк сидел возле стола, опершись головою
на руки. Кузнечик кричал в углу… дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали.
Вахрушка в это время запер входную дверь, закурил свою трубочку и
улегся с ней
на лавке у печки. Он рассчитывал, по обыкновению, сейчас же заснуть.
Чаю в харчевне нельзя было достать, но и тут помог нам хозяин: под горою, недалеко от нас, жил знакомый ему купец; он пошел к нему с Евсеичем, и через час мы уже пили чай с калачами, который был и приятен, и весьма полезен всем нам; но ужинать никто из нас не хотел, и мы очень рано
улеглись кое-как по
лавкам на сухом сене.
Улегся я
на лавке. Дед и мальчишка забрались
на полати… Скоро все уснули. Тепло в избе. Я давно так крепко не спал, как
на этой узкой скамье с сапогами в головах. Проснулся перед рассветом; еще все спали. Тихо взял из-под головы сапоги, обулся, накинул пальто и потихоньку вышел
на улицу. Метель утихла. Небо звездное. Холодище страшенный. Вернулся бы назад, да вспомнил разобранные часы
на столе в платочке и зашагал, завернув голову в кабацкий половик…
Ушел, равнодушный к темноте и дождю, к тому, кто умирает
на его
лавке, пожалуй, и к себе самому: скажи ему остаться, остался бы без спора и так же вяло
укладывался бы спать
на полу, как теперь покрывался от дождя рогожей.