Неточные совпадения
— Вспомни, сколько щедрот своих излил на тебя законный
князь твой: все имущество твое, злато, серебро, каменья дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями и угодьями остались сохранены от алчбы вражеского
меча; жизнь твоя, бывшая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупной милостью великого
князя московского.
Князь Василий в свою очередь распалился гневом,
заметя ее сношение с Зверженовским.
— Ишь, требует веча! Самого двора Ярославлева. Мы и так терпели его самовластие, а то отдать ему эти святилища прав наших. Это значит торжественно отречься от них! Новгород судится своим судом. Наш Ярославль Великий заповедывал хранить его!..
Месть Божия над нами, если мы этого не исполним! Московские триуны будут кичиться на наших местах и порешат дела и властвовать над нами! Мы провидели это; все слуги — рабы московского
князя — недруги нам. Кто за него, мы на того!
— Ну-ка, старина, что-то сон не берет, — порасскажи-ка нам теперь о дворе вашего великого
князя, — сказал Захарий. — О прошлых делах не так любопытно слушать, как о тех, с которыми время идет рядышком. Ты же о чем-то давича заговорил, будто иную весть не проглотишь. Небось, говори
смело, мы верные слуги московского
князя, у нас ведь добро не в горле останавливается, а в памяти: оно дымом не рассеется и глаз не закоптит.
— Ну, да… послушай, — прервал его Назарий, — всем я был доволен, на душе светло, на сердце легко, да только вот сьякшался с тобою, и думаешь ты, не узнал я, что нашептывал тебе московский наместник, как одарил тебя щедро великий
князь в Москве. Он
наметил тебя на поклон к нему как вечевого дьяка, зная, что звание это почетно. Так-то, хоть от рук твоих не пахнет, но я знаю, что они давно уже смазаны московским золотом.
— А, вот что. Так, значит, великий
князь сегодня именинник. Вот кстати у нас для него готов подарок, —
заметил Захарий.
Угощение народа началось. Назарий
заметил между сановниками, сопровождавшими возок великого
князя Иоанна,
князя Стригу-Оболенского, и последний, также узнав его в толпе, протолкался к нему и, заключая его в свои объятия, изумленно спросил...
«Подавай нам суд и правду!» — кричали они, не ведая ни силы, ни могущества московского
князя. — «Наши деды и отцы были уже чересчур уступчивы ненасытным московским
князьям, так почему же нам не вступиться и не поправить дела. Еще подумают гордецы-москвитяне, что мы слабы, что в Новгороде выродились все храбрые и сильные, что вымерли все мужи, а остались дети, которые не могут сжать
меча своего слабою рукою. Нет, восстановим древние права вольности и смелости своей, не дадим посмеяться над собою».
Думали, думали, с чего бы начать действовать. Явно напасть на владения великого
князя не хотели, а может быть и не
смели, и потому начали действовать исподтишка, понемногу, захватя доходы его, воды и земли, заставляли присягать народ только именем Великого Новгорода, а о
князе умалчивали, наконец, схватили великокняжеского наместника и послов и властию веча заключили их под стражу.
Сын
князя Оболенского-Стриги, Василий, с татарскою конницей спешились к берегам
Мечи, с самим же великим
князем отправились прочие бояре,
князья, воеводы и татарский царевич Данияр, сын Касимов. Кроме того, молодой
князь Василий Михайлович Верейский, предводительствовавший своими дружинами, пошел окольными путями к новгородским границам.
— Да, я оставался тогда править Москвой вместе с братом великого
князя, Андреем меньшим, а сын мой Василий направился отсюда с татарской конницей прямехонько на берега реки
Мечи, — прервал его
князь Иван.
По сторонам трона стояли оруженосцы или телохранители великого
князя, называвшиеся рындами, в белых длинных отложных кафтанах и в высоких, опушенных соболями шапках на головах. На правом плече они держали маленькие топорики с длинными серебряными рукоятками и стояли, потупя очи и не
смея шевельнуться.
Только очень зоркий взгляд постороннего наблюдателя мог
заметить изменившееся на мгновение выражение лица великого
князя: взгляд его радостно заблистал. Но Иоанн, как тонкий политик своего века, тотчас овладел собою и ласково, но равнодушно ответил на низкий поклон неожиданных гостей. Он ждал их, но не так скоро.
— Я с своей стороны давно подумывал, что пора подчинить их самосудную власть одному
князю. Насмотрелся я вдоволь на их посадников. Это не блюстители правосудия, а торгаши властию и совестью; правота там продается, как залежалый товар, —
заметил снова Федор Давыдович.
Сам великий
князь с отборным полком шел впереди, направляясь через Торжок на дорогу, находящуюся между дорогою Яжелбицкою и
Метою.
— Знаю и тех, кто одной рукой обнимает, а другой замахивается. Я жду воинов ваших к делу, которое скоро начнется, — с ударением
заметил великий
князь.
— Я заколочу тем рот до самой рукоятки
меча моего, кто осмелится тайно или явно доброжелательствовать им и поминать их не лихом! — воскликнул
князь Василий Верейский.
Иоанн
заметил эту хитрость тверского
князя, но молчал и был милостив к пришедшим воинам и приветлив с их предводителем.
Между тем в стан его стали прибывать многие знатные новгородцы и
молили принять их в службу; иные из них предвидели неминуемую гибель своего отечества, другие же, опасаясь злобы своих сограждан, которые немилосердно гнали всех подозреваемых в тайных связях с московским
князем, ускользнули от
меча отечества и оградились московским от явно грозившей им смерти.
— Государь и великий
князь, — начал Феофил. — Я, богомолец твой, со священными семи соборов и с другими людинами,
молим тебя утушить гнев, который ты возложил на отчину твою. Огонь и
меч твой ходят по земле нашей, не попусти гибнуть рабам твоим под зельем их.
—
Князь! Одна ваша просьба до него и вас: уймите
мечи свои. За что ссориться нам и что делить единокровным сынам Руси православной? — отвечал один из них.
— Пожалуй, обратите ваш колокол в трон, и воссядет на нем
князь наш, и начнет править вами мудро и законно, и хотя не попустит ничьей вины пред собою, зато и не даст в обиду врагам, скажите это землякам вашим — и
меч наш в ножнах, а кубок в руках, — сказал Иван.
— Долго терпел
князь наш нестерпимое, но теперь обнажил
меч свой по слову Господню: «Аще согрешит к тебе брат твой, обличи его наедине, аще не послушает, пойми с собой два или три свидетеля, аще же тех не послушает, повеждь церкви, аще же церкви не радеть станет, будет тебе яко язычник и мытарь».
Весь город день и ночь был на ногах: рыли рвы и проводили валы около крепостей и острожек; расставляли по ним бдительные караулы; пробовали острия своих
мечей на головах подозрительных граждан и, наконец, выбрав главным воеводою
князя Гребенку — Шуйского, клали руки на окровавленные
мечи и крестились на соборную церковь святой Софии, произнося страшные клятвы быть единодушными защитниками своей отчизны.