Неточные совпадения
—
Бояться вам этого нечего, так как по нашим законам предварительное заключение засчитывается в наказание, так что в случае приговора, положим, на месяц, вы
будете освобождены немедленно, так как срок наказания
будет уже вами отбыт.
Самое важное для Николая Герасимовича
было и чего он больше всего
боялся, это его выдачи России, по поводу которой уже началась переписка между бельгийским правительством и русским посланником в Бельгии.
Для доказательства истины обвиняемому нечего
было совеститься дать эти указания судебным властям, и если, как он говорит, он
боялся скандала, то теперь этот скандал стал неизмеримо крупнее, чем
был бы тогда, когда бельгийские власти послали бы через русские власти допросить его родственников и знакомых.
— Как мило с вашей стороны, дорогая Марья Петровна, что вы опять приехали. Я
боялся, что выходка старого генерала вас так рассердила, что мы не
будем иметь удовольствия вас видеть…
— А, вот в чем дело! — равнодушно протянул Селезнев, посмотрев по указанному ему направлению. — В этом отношении я совершенно спокоен. Долинский честный человек, я знаю его с детства и очень бы желал иметь его своим зятем. Я
был бы очень рад, если бы ему удалось завоевать сердце моей дочери и получить согласие моей жены. Но я
боюсь, что Люба уже сделала выбор.
— Что же?.. Если не
боишься сделаться всеобщим посмешищем — за чем же дело стало? Ступай хоть в монахи. Но главное в том,
есть ли достаточная причина на это решаться?
— Это
были все лишь одни мои предположения, — закончила свой рассказ Елизавета Петровна, — до встречи господина Неелова, беседующего с Машей, я не могла точно доказать их и
боялась оскорбить Любовь Аркадьевну необоснованным обвинением…
Потому мужчина более всего
боится не потерять любимую им женщину, а
быть ею брошенным…
— Раз я захотел, то это
будет… А что касается Ольги Ивановны Хлебниковой, то я не сообщил вам о ней, единственно
боясь вас огорчить.
— Он за последнее время, несмотря на мои советы, ведет большую игру, проигрывает по несколько тысяч за вечер; одна особа тут, кроме того, стоит ему дорого… У него много долгов, за которые он платит страшные проценты… У него
есть свое состояние, но если так пойдет дело, то я
боюсь и за ваше.
Он
боялся и хорошо сделал, так как увидел бы, что глаза молодой женщины
были полны слез.
— Ох,
боюсь я, как бы она совсем не пропала для меня, ведь мать я, сколько заботы с нею
было, расходов…
Скорее в обморок, теперь оно в порядке, // Важнее давишной причина есть тому, // Вот наконец решение загадке! // Вот я пожертвован кому! // Не знаю, как в себе я бешенство умерил! // Глядел, и видел, и не верил! // А милый, для кого забыт // И прежний друг, и женский страх и стыд, — // За двери прячется,
боится быть в ответе. // Ах! как игру судьбы постичь? // Людей с душой гонительница, бич! — // Молчалины блаженствуют на свете!
Важнее сумм он не крал, может быть потому, что потребности свои измерял гривнами и гривенниками или
боялся быть замеченным, но, во всяком случае, не от избытка честности.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право,
боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
Лука стоял, помалчивал, //
Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — // Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я
боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете
быть возможно.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни
был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному
было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь
есть чего
бояться?
— Об этом мы неизвестны, — отвечали глуповцы, — думаем, что много всего должно
быть, однако допытываться
боимся: как бы кто не увидал да начальству не пересказал!