Неточные совпадения
В это время умер мой
отец, и мне осталось после него небольшое именьице в Кременном уезде Волынской губернии. Эта смерть
отца и отъезд мой из Одессы меня немного отрезвили. Я понял, что возвращаться мне в Одессу и в ту среду, в которой я погряз, не следует, так что по ликвидации моих дел и продажи имения доставшегося мне
от отца, я
уехал жить в Киев. Но в Киеве вместо того, чтобы остепениться и начать новую жизнь, я снова предался кутежам и разгулу, так что отцовского наследства хватило мне не на долго.
Овдовев этой женой и получив
от ее
отца тысячонок пятнадцать, я
уехал вниз по матушке по Волге и поселился под именем отставного флотского лейтенанта Новикова в Астрахани.
— Да, я узнала об этом гораздо позднее. Дело было в том, что мы должны были жить только на доходы с имения.
Отец стал бывать дома еще реже, а когда приезжал, был мрачен и рассеян и скоро
уезжал опять. Мать моя с каждым днем становилась бледнее и плоше. Она старалась скрыть
от меня свое горе. Но наконец ей стало не под силу. Она делалась все слабее и слабее. У нее открылась чахотка, и когда мне исполнилось девятнадцать лет, она умерла, а, умирая, все звала меня, называя всевозможными ласковыми именами.
Сын его
от первого брака еще ребенком остался в Варшаве у родственников, а после ссылки
отца, когда вырос и возмужал,
уехал в Англию, сделавшись эмигрантом.
По сообщению графа, Ольга Ивановна
уехала из Петербурга в Москву, вероятно, к родителям, так как вскоре после ее бегства ее
отец отказался
от места управляющего в Отрадном и переехал на жительство в первопристольную столицу.
Он погнался за ними, догнал их на одной из ближайших станций
от Петербурга и под угрозой воротить дочь
отцу и предать суду учителя, отобрал капитал, оставив влюбленным пятнадцать тысяч, с которыми они и
уехали за границу, где и обвенчались…
Неточные совпадения
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, —
уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь
отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам
от меня ни на шаг. Да и совестно как-то
от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
Когда дедушка,
отец и брат, простившийся с Климом грубо и враждебно,
уехали, дом не опустел
от этого, но через несколько дней Клим вспомнил неверующие слова, сказанные на реке, когда тонул Борис Варавка:
Я перепугался: бал и обед! В этих двух явлениях выражалось все,
от чего так хотелось удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности без повторений, а тут вдруг бал и обед!
Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его
уехать, и дня через два, с тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
Это было большое варварство, но вреда нам не принесло, и вскоре мы «закалились» до такой степени, что в одних рубашках и босые спасались по утрам с младшим братом в старую коляску, где, дрожа
от холода (дело было осенью, в период утренних заморозков), ждали, пока
отец уедет на службу.
Наконец гости
уехали, взяв обещание с
отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати
от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что
уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.