Неточные совпадения
Да, в жизни есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива; кто не знает, как старчество близко к детству? Вглядитесь, и
вы увидите,
что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются эпохи, сходные в главных чертах.
Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о
чем юность мечтала, без личных видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из-за туч и зарева.
—
Да вы немножко расскажите, ну, как же
вы узнали, ну, с
чего же началось?
За домом, знаете, большой сад, мы туда, думаем, там останемся сохранны; сели, пригорюнившись, на скамеечках, вдруг откуда ни возьмись ватага солдат, препьяных, один бросился с Павла Ивановича дорожный тулупчик скидывать; старик не дает, солдат выхватил тесак
да по лицу его и хвать, так у них до кончины шрам и остался; другие принялись за нас, один солдат вырвал
вас у кормилицы, развернул пеленки, нет ли-де каких ассигнаций или брильянтов, видит,
что ничего нет, так нарочно, озорник, изодрал пеленки,
да и бросил.
С нами была тогда Наталья Константиновна, знаете, бой-девка, она увидела,
что в углу солдаты что-то едят, взяла
вас — и прямо к ним, показывает: маленькому, мол, манже; [ешь (от фр. manger).] они сначала посмотрели на нее так сурово,
да и говорят: «Алле, алле», [Ступай (от фр. aller).] а она их ругать, — экие, мол, окаянные, такие, сякие, солдаты ничего не поняли, а таки вспрынули со смеха и дали ей для
вас хлеба моченого с водой и ей дали краюшку.
Вы говорите,
что он имеет способности,
да разве в военную службу идут одни дураки?
Одно
вы можете возразить,
что ему дольше надобно служить до офицерского чина,
да в этом-то именно мы и поможем
вам.
—
Что это
вас нигде не сыщешь, и чай давно подан, и все в сборе, я уже искала, искала
вас, ноги устали, не под лета мне бегать;
да и
что это на сырой траве лежать?.. вот будет завтра насморк, непременно будет.
—
Вы выражаете ваши мысли, как лошади, ногами, — заметил Малов, воображавший, вероятно,
что лошади думают галопом и рысью, и буря поднялась — свист, шиканье, крик: «Вон его, вон его, pereat» [
да сгинет! (лат.).]
— Как зачем?
Да разве
вы не знаете,
что Родион Гейман не приходил на лекцию,
вы, не желая потерять времени по-пустому, пошли слушать другую.
— Слушайте, — сказал я, —
вы можете быть уверены,
что ректор начнет не с
вас, а с меня; говорите то же самое с вариациями;
вы же и в самом деле ничего особенного не сделали. Не забудьте одно: за то,
что вы шумели, и за то,
что лжете, — много-много
вас посадят в карцер; а если
вы проболтаетесь
да кого-нибудь при мне запутаете, я расскажу в аудитории, и мы отравим
вам ваше существование.
— Ведь вот я
вам говорил, всегда говорил, до
чего это доведет…
да,
да, этого надобно было ждать, прошу покорно, — ни телом, ни душой не виноват, а и меня, пожалуй, посадят; эдак шутить нельзя, я знаю,
что такое казематы.
— С жиру, собаки, бесятся! — говорил он. — Сидели б, бестии, покойно у себя, благо мы молчим
да мирволим. Видишь, важность какая! поругались —
да и тотчас начальство беспокоить. И
что вы за фря такая? Словно
вам в первый раз —
да вас назвать нельзя, не выругавши, — таким ремеслом занимаетесь.
—
Да вы в самом деле воображаете, — возразил Шубинский, —
что мы так и поверили
вам,
что у
вас не составлялось тайного общества?
— Как будто
вы не знаете, — сказал Шубинский, начинавший бледнеть от злобы, —
что ваша вина вдесятеро больше тех, которые были на празднике. Вот, — он указал пальцем на одного из прощенных, — вот он под пьяную руку спел мерзость,
да после на коленках со слезами просил прощения. Ну,
вы еще от всякого раскаяния далеки.
Что бы ни было, отвечай; казначейство обокрадут — виноват; церковь сгорела — виноват; пьяных много на улице — виноват; вина мало пьют — тоже виноват (последнее замечание ему очень понравилось, и он продолжал более веселым тоном); хорошо,
вы меня встретили, ну, встретили бы министра,
да тоже бы эдак мимо; а тот спросил бы: «Как, политический арестант гуляет? — городничего под суд…»
—
Вам это ни копейки не стоит, — отвечал доктор, — за кого я
вас принимаю, а дело в том,
что я шестой год веду книжку, и ни один человек еще не заплатил в срок,
да никто почти и после срока не платил.
— Нисколько, будьте уверены; я знаю,
что вы внимательно слушали,
да и то знаю,
что женщина, как бы ни была умна и о
чем бы ни шла речь, не может никогда стать выше кухни — за
что же я лично на
вас смел бы сердиться?
Один закоснелый сармат, старик, уланский офицер при Понятовском, делавший часть наполеоновских походов, получил в 1837 году дозволение возвратиться в свои литовские поместья. Накануне отъезда старик позвал меня и несколько поляков отобедать. После обеда мой кавалерист подошел ко мне с бокалом, обнял меня и с военным простодушием сказал мне на ухо: «
Да зачем же
вы, русский?!» Я не отвечал ни слова, но замечание это сильно запало мне в грудь. Я понял,
что этому поколению нельзя было освободить Польшу.
— Вот дерзость-то, — говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования, —
да вы, мошенники, пожалуй, уверите,
что я вместе с
вами грабил. Так вот я
вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою не дам в обиду!
—
Да я пошутил, помилуйте — как
вам не стыдно сердиться! Лошадей, вели лошадей,
что ты тут стоишь, разбойник! — закричал он рассыльному. — Сделайте одолжение, выкушайте чашку чаю с ромом.
—
Да чем же бы мне услужить
вам?
Одно существо поняло положение сироты; за ней была приставлена старушка няня, она одна просто и наивно любила ребенка. Часто вечером, раздевая ее, она спрашивала: «
Да что же это
вы, моя барышня, такие печальные?» Девочка бросалась к ней на шею и горько плакала, и старушка, заливаясь слезами и качая головой, уходила с подсвечником в руке.
— Кто? Человек ваш пьян, отпустите его спать, а ваша Дарья… верно, любит
вас больше,
чем вашего мужа —
да она и со мной приятельница.
Да и
что же за беда? Помилуйте, ведь теперь десятый час, —
вы хотели мне что-нибудь поручить, просили подождать…
— О ком она говорит? — закричал Сенатор. — А? Как это
вы, сестрица, позволяете, чтоб эта, черт знает кто такая, при
вас так говорила о дочери вашего брата?
Да и вообще, зачем эта шваль здесь?
Вы ее тоже позвали на совет?
Что она
вам — родственница,
что ли?
—
Да,
да, это прекрасно, ну и пусть подает лекарство и
что нужно; не о том речь, — я
вас, та soeur, [сестра (фр.).] спрашиваю, зачем она здесь, когда говорят о семейном деле,
да еще голос подымает? Можно думать после этого,
что она делает одна, а потом жалуетесь. Эй, карету!
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы.
Что, я разве говорю,
что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно
да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с
вами, в добрый час, а с княгиней-то
вы меня поссорите.
—
Да, видите, узнал. Теперь расскажите-ка мне,
что с
вами в самом деле было?
Я нашел все,
чего искал, —
да, сверх того, гибель, утрату всех благ и всех упований, удары из-за угла, лукавое предательство, святотатство, не останавливающееся ни перед
чем, посягающее на все, и нравственное растление, о котором
вы не имеете понятия…
—
Да что у
вас за секреты, — говорит ему секретарь, — помилуйте, точно любовную записку подаете, ну, серенькая, тем лучше, пусть другие просители видят, это их поощрит, когда они узнают,
что двести рублей я взял,
да зато дело обделал.
—
Да как же, записка была представлена и дело кончено прежде,
чем вы со мной говорили?
—
Да, я слышал и говорил об этом, и тут мы равны; но вот где начинается разница — я, повторяя эту нелепость, клялся,
что этого никогда не было, а
вы из этого слуха сделали повод обвинения всей полиции.
— Э, батюшка, слухом свет полнится, — молодость, des passions, [страсти (фр.).] я говорила тогда с вашим отцом, он еще сердился на
вас, ну,
да ведь умный человек, понял… благо,
вы счастливо живете —
чего еще?
Я ему на это и молвила: «Ну,
да ведь не попался, так это надобно радоваться
вам, а
что пустяки городить
да придумывать,
что могло бы быть».
— На
что же это по трактирам-то, дорого стоит,
да и так нехорошо женатому человеку. Если не скучно
вам со старухой обедать — приходите-ка, а я, право, очень рада,
что познакомилась с
вами; спасибо вашему отцу,
что прислал
вас ко мне,
вы очень интересный молодой человек, хорошо понимаете вещи, даром
что молоды, вот мы с
вами и потолкуем о том о сем, а то, знаете, с этими куртизанами [царедворцами (от фр. courtisan).] скучно — все одно: об дворе
да кому орден дали — все пустое.
— Я просила
вас сюда зайти, чтоб сказать
вам,
что я на старости лет дурой сделалась; наобещала
вам,
да ничего и не сделала; не спросясь броду-то, и не надобно соваться в воду, знаете, по мужицкой пословице. Говорила вчера с Орловым об вашем деле, и не ждите ничего…
«
Что он у
вас это, зверь,
что ли, какой,
что подойти страшно, и как же всякий день
вы его пять раз видите?» — молвила я,
да так и махнула рукой, — поди с ними, толкуй.
Все это вздор, это подчиненные его небось распускают слух. Все они не имеют никакого влияния; они не так себя держат и не на такой ноге, чтоб иметь влияние…
Вы уже меня простите, взялась не за свое дело; знаете,
что я
вам посоветую?
Что вам в Новгород ездить! Поезжайте лучше в Одессу, подальше от них, и город почти иностранный,
да и Воронцов, если не испортился, человек другого «режиму».
Он взошел к губернатору, это было при старике Попове, который мне рассказывал, и сказал ему,
что эту женщину невозможно сечь,
что это прямо противно закону; губернатор вскочил с своего места и, бешеный от злобы, бросился на исправника с поднятым кулаком: «Я
вас сейчас велю арестовать, я
вас отдам под суд,
вы — изменник!» Исправник был арестован и подал в отставку; душевно жалею,
что не знаю его фамилии,
да будут ему прощены его прежние грехи за эту минуту — скажу просто, геройства, с такими разбойниками вовсе была не шутка показать человеческое чувство.
—
Да я, видите, — отвечал Гибин, — этим делом не занимаюсь и в припент денег не даю, а так как наслышан от Матвея Савельевича,
что вам нужны деньги на месяц, на другой, а мы
вами оченно довольны, а деньги, слава богу, свободные есть, — я и принес.
Да и
что это у
вас черный воротник?
—
Да разве
вы не знаете,
что я — морской министр?
—
Да сделайте одолжение, отчего же не справиться, мы в войне, и если б мне было полезно употребить военную хитрость, чтоб остаться, неужели
вы думаете,
что я не употребил бы ее?..
— А я не хотел
вас пропустить через Берн, не увидавшись с
вами. Услышав,
что вы были у нас два раза и
что вы пригласили Густава, я пригласил сам себя. Очень, очень рад,
что вижу
вас, то,
что Карл о
вас пишет,
да и без комплиментов, я хотел познакомиться с автором «С того берега».
—
Да что же мне делать? Я ужасно обрадовался, когда
вы взошли: ich habe so bei mir gedacht, der wird Rat schaffen. [я подумал про себя: этот что-нибудь посоветует (нем.).] Так не запечатывать заведения?
— Неужели
вы думаете, — говорил он Гверцони, —
что лошади дюка вынесут двенадцать или тринадцать миль взад и вперед?
Да их просто не дадут на такую поездку.
— Не пора ли? Я в ваших распоряжениях, только доставьте меня, пожалуйста, в Лондон к двум с половиной или трем часам, а теперь позвольте мне принять старого друга, который только
что приехал;
да вы, может, его знаете, — Мордини.