Неточные совпадения
Усталое солнце томно погружало лицо свое в средиземные волны, раскаляя длинную
полосу на море, которое готово было вспыхнуть, Несколько забытых, опоздалых лучей солнца играли на крестах храмов христианских; Александрия была тогда поклонница Христова, придавая
чистой религии его свои неоплатонические оттенки и свою мистическую теургию Прокла и Аполлония.
Сначала их охватил полный мрак, но через несколько минут, когда глаза привыкли, сделалось светлее, да и луна вышла на
чистую полосу неба и сквозь густоту дерев причудливыми узорами освещала дорогу. Перспектива просеки при этом лунном освещении, который лился бесконечно, представляла из себя таинственную и великолепную картину.
Только что солнце показалось на
чистой полосе из-под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, — и всё затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Всё засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Неточные совпадения
Мы обедали в палатке; запах от кораллов так силен, что почти есть нельзя. Обед весь состоял из рыбы: уха, жареная рыба и гомар чудовищных размеров и блестящих красок; но его оставили к ужину. Шея у него — самого
чистого дикого цвета, как будто из шелковой материи, с коричневыми
полосами; спина синяя, двуличневая, с блеском; усы в четверть аршина длиной, красноватые.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на краю запада разлилась широкая золотая
полоса. Небо было совсем
чистое, синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Прямо против приподнятых
полос материи, разделявшей нумер, стоял ломберный стол, покрытый
чистою, белою салфеткой; на нем весело кипящий самовар и по бокам его две стеариновые свечи в высоких блестящих шандалах, а за столом, в глубине дивана, сидела сама Анна Михайловна.
Над ним свесились ветки деревьев с начинающими желтеть листьями. Красноватые лучи восходящего солнца яркой
полосой пробегали по верхушкам деревьев, и
полоса становилась все шире и шире. Небо,
чистое, голубое, сквозило сквозь ветки.
Здесь я могу сказать, никого и ничего не стесняясь, то, чего, конечно, не сказал бы при всех: по-моему, вся эта мужичья
полоса в искусстве —
чистое уродство.