Россия имеет только одного живописца, приобретшего общую известность, — Брюллова. Что же изображает его
лучшее произведение, доставившее ему славу в Италии?
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все
лучшие произведения французской литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
— Пани, я вижу, что вы не как все другие, не из любопытства только. Покойный пан Желтков перед смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое
лучшее произведение…» — он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите…
Он очень усердно занимался постановкою своей пиесы, а мы и не смотрели ее репетиции, потому что все более или менее были отвлечены болезнью Писарева; когда же увидели «Волкова», превосходно разыгранного на сцене, то мы ахнули от изумления, признали «Волкова» одним из
лучших произведений Шаховского и сознались в своей ошибке.
Так хорошо умел Белинский понять Кольцова еще в то время, когда прасол-поэт не написал
лучших произведений своих. Лучшие пьесы из напечатанных тогда были: «Песня пахаря», «Удалец» и «Крестьянская пирушка». И по этим-то пьесам, преимущественно, умел знаменитый критик наш определить существенный характер и особенности самородной поэзии Кольцова.
Неточные совпадения
Через три года явилось второе
произведение Островского: «Свои люди — сочтемся»; автор встречен был всеми как человек совершенно новый в литературе, и немедленно всеми признан был писателем необычайно талантливым,
лучшим, после Гоголя, представителем драматического искусства в русской литературе.
Это не есть сколок с одного из типов, которых несколько экземпляров представлено в
лучших наших литературных
произведениях: он не Онегин, не Печорин, не Грушницкий даже, даже вообще не лишний человек.
Признавая такие требования вполне справедливыми, мы считаем за самое
лучшее — применить к
произведениям Островского критику реальную, состоящую в обозрении того, что нам дают его
произведения.
Вязмитинов скоро это заметил и стал снабжать ее
лучшими беллетристическими
произведениями старой и новой литературы.
Сто раз перечитал Александров свое
произведение и по крайней мере десять раз переписал его самым
лучшим своим почерком. Нет сомнений — сюита была очень хороша. Она трогала, умиляла и восхищала автора. Но было в его восторгах какое-то непонятное и невидимое пятно, какая-то постыдная неловкость очень давнего происхождения, какая-то неуловимая болячка, которую Александров не мог определить.