Неточные совпадения
A.П. Лукин встретил меня,
и мы прошли
в кабинет к фактическому владельцу газеты
В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным столом с массой газет
и рукописей. Перед столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель, тяжелые шторы, на столе подсвечник с шестью свечами под зеленым абажуром.
В.М. Соболевский любил работать при свечах.
В других комнатах стояли керосиновые лампы с зелеными абажурами.
Здесь по каждому отделу свой особый
кабинет по обе стороны коридора, затем большой
кабинет редактора
и огромная редакционная приемная, где перед громадными, во все стены, библиотечными шкафами стоял двухсаженный зеленый стол, на одном конце которого заседал уже начавший стариться фельетонист А.П. Лукин, у окна — неизменный А.Е. Крепов, а у другого секретарь редакции, молодой брюнет
в очках,
В.А. Розенберг принимал посетителей.
Через день особой повесткой меня вызывают
в сыскную полицию.
В кабинете сидят помощник начальника капитан Николас
и Кейзер. Набросились на меня, пугают судом, арестом, высылкой, допытываются, — а я смеюсь...
Никогда не забыть мне беседы
в редакции «Русских ведомостей»,
в кабинете В.М. Соболевского, за чаем, где Н.К. Михайловский
и А.
И. Чупров говорили, что
в России еще не народился пролетариат, а
в ответ на это Успенский привел
в пример моих только что напечатанных «Обреченных», попросил принести номер газеты
и заставил меня прочитать вслух.
Я отправился на счастье
в «Донскую речь», — может быть, там знают известного педагога Ивана Ивановича
и помнят его фамилию.
В кабинете редактора были еще два сотрудника.
Все, кроме
В.М. Соболевского
и Н.
И. Бларамберга, да еще А.
И. Чупрова, изредка бывавшего
в редакции, стали какими-то высокопарными, уселись по отдельным
кабинетам.
— Сами виноваты! Мне какое дело? Ничего не дам! —
И начинает ходить по
кабинету быстро-быстро. Потом остановится: — Ступайте
в контору
и скажите, что я велел дать 25 рублей.
Н.
И. Пастухов увел меня
в кабинет, прослушал корреспонденцию, сказал: «Ладно», потом засмеялся.
Иду. Зовет к себе
в кабинет. Вхожу. Владимир Андреевич встает с кресла
в шелковом халате, идет ко мне
и сердито показывает отмеченную красным карандашом корреспонденцию.
Как-то Н.
И. Пастухов позвал меня к себе
в кабинет...
Он
в это утро был не
в духе
и, насупившись, ушел
в кабинет рядом с залой, так что все, что там делалось
и говорилось, было всем слышно.
Н.
И. Пастухов сидит
в кабинете перед письменным столом
и чертит что-то на бумаге, делая вид, что углублен
в серьезное, безотлагательное занятие.
Эти отдельные эпизоды, вырванные из очень большой репортерской работы
в «Московском листке», могут, как мне думается, дать некоторое представление
и о репортаже того времени,
и о Н.
И. Пастухове — создателе газеты, которая читалась
и в гостиных,
и в кабинетах,
и в трактирах,
и на рынках,
и в многочисленных торговых рядах
и линиях.
Вскоре после этого Н.А. Зверев приехал
в Москву
и потребовал к себе всех московских редакторов. Пошел
и я. Он собрал редакторов
в кабинете цензурного комитета
и начал увещевать, чтобы были потише, не проводили «разных неподходящих идей»,
и особенно набросился на своего бывшего товарища по профессуре
В.А. Гольцева, редактора «Русской мысли»,
и В.М. Соболевского, редактора «Русских ведомостей».
Слово «казенная» было вычеркнуто,
и номер задержан. Цензурный комитет помещался тогда на углу Сивцева Вражка
и Б. Власьевского переулка. Я вошел
и попросил доложить о себе председателю цензурного комитета
В.
В. Назаревскому, которым
и был приглашен
в кабинет. Я рассказал о моем противоцензурном поступке, за который
в те блаженные времена могло редактору серьезно достаться, так как «преступление» — выпуск номера без разрешения цензуры — было налицо.
— Это дом Герцена. (Позднее я выяснил, что
В.
В. Назаревский ошибся: дом А.
И. Герцена был не здесь, а
в Старо-Конюшенном переулке.) Этот сад, который виден из окон, — его сад,
и мы сидим
в том самом
кабинете, где он писал свои статьи.
Дальше три комнатки для сотрудников,
в одной из которых две кассы наборщиков — повернуться негде, — а еще дальше
кабинет Гермониуса, заведовавшего редакцией
и фактического редактора.
Увидав Панскую
и желая заработать «на чай», Дементий пытается снять ротонду селедочными руками, но случайно вошедший один из главных сотрудников К.М. Даниленко, еще совсем юный, выручает
и проводит Панскую
в кабинет редактора.
Дом для редакции был выстроен на манер большой парижской газеты: всюду коридорная система, у каждого из крупных сотрудников — свой
кабинет,
в вестибюле
и приемной торчат мальчуганы для посылок
и служащие для докладов; ни к одному сотруднику без доклада постороннему войти нельзя.
Помещение редакции было отделано шикарно:
кабинет И.Д. Сытина,
кабинет В.М. Дорошевича,
кабинет редактора Ф.
И. Благова,
кабинет выпускающего М.А. Успенского,
кабинет секретаря
и две комнаты с вечно стучащими пишущими машинками
и непрерывно звонящими телефонами заведовавшего московской хроникой К.М. Даниленка.
У
кабинета В.М. Дорошевича стоял постоянно дежурный —
и без его доклада никто
в кабинет не входил, даже сам
И.Д. Сытин.
Когда
В.М. Дорошевич появлялся
в редакции, то все смолкало. Он шествовал к себе
в кабинет, принимал очень по выбору, просматривал каждую статью
и, кроме дневных приемов, просиживал за чтением гранок ночи до выхода номера.
Сидели мы как-то
в кабинете Ф.
И. Благова, компанией,
и весело разговаривали. Неожиданно входит
В.М. Дорошевич — «горд
и ясен», во фраке. Только что он раскрыл рот, чтобы сделать какое-то распоряжение, как я его перебил...
В десятом часу вечера, измученный, оборванный
и грязный, я вошел
в кабинет В.М. Дорошевича.
— Сейчас
в кабинете его высокопревосходительства идет дамское заседание под председательством супруги министра по делу благотворительности. Ее высокопревосходительство просит вас пожаловать
в заседание… Вас ждут,
и мне приказано без вас не возвращаться… Я не могу вернуться без вас…
В редакторском
кабинете я застал А.
В. Амфитеатрова,
В.М. Дорошевича
и Яшу Рубинштейна, талантливого юношу, музыкального критика, сына Антона Рубинштейна.