Неточные совпадения
Рядом с А.П. Лукиным
писал судебный отчет Н.
В. Юнгфер, с которым я не раз уже встречался
в зале суда на крупных процессах. Около него
писал хроникер, дававший важнейшие известия по Москве и место которого занял я:
редакция никак не могла ему простить, что он доставил подробное описание освящения храма Спасителя ровно за год раньше его освящения, которое было напечатано и возбудило насмешки над газетой. Прямо против двери на темном фоне дорогих гладких обоев висел единственный большой портрет Н.С. Скворцова.
В типографии нас звали: Митропольского — «недвижимое имущество „Русских ведомостей“, а меня — „летучий репортер“. Оба эти прозвания были придуманы наборщиками, нашими друзьями, так как, приходя поздно ночью, с экстренными новостями, мы
писали их не
в редакции, а
в типографии или корректорской, отрывая каждые десять строк, чтобы не задержать набор.
Когда я стал
в редакции писать заметку, то хватился часов и цепочки с именным брелоком:
в давке и суматохе их стащили у меня.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «Номер седьмой», рассказ об узнике
в крепости на острове среди озер. Под заглавием я
написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли
в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его
в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда сидел
в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали
в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
В два часа я уже был
в редакции, пришел
в корректорскую и сел
писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу
в набор. Меня окружили наборщики с вопросами и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно. Пошли разговоры.
Нашлись смельчаки, протащившие его сквозь маленькое окно не без порчи костюма. А слон разносил будку и ревел. Ревела и восторженная толпа,
в радости, что разносит слон будку, а полиция ничего сделать не может. По Москве понеслись ужасные слухи. Я
в эти часы мирно сидел и
писал какие-то заметки
в редакции «Русской газеты». Вдруг вбегает издатель-книжник И.М. Желтов и с ужасом на лице заявляет...
— Ну вот, давно бы так и говорил! На, покупай! — и
написал мне письмо
в магазин готового платья «Аронтрихера» на Петровке, чтобы за счет
редакции отпустили товару на сорок рублей.
Когда князь спросит, кто
писал, скажите, что вы сами слышали на бирже разговоры о пожаре, о том, что люди сгорели, а тут
в редакцию двое молодых людей пришли с фабрики, вы им поверили и напечатали.
Огромный А.
В. Амфитеатров
пишет пародии — гомерический хохот стоит
в редакции, когда их читают.
Огорченный, я отправился из
редакции домой и встречаю на Тверской А.
В. Амфитеатрова. Он
писал также фельетоны
в «Новом времени». Рассказываю ему свое горе.
Дня через три после этого меня вызвали
в Выставочный комитет и предложили мне командировку — отправиться по Волге, посетить
редакции газет
в Казани,
в Самаре,
в Симбирске и
в Саратове и
написать в газетах по статье о выставке, а потом предложили проехать на кавказские курорты и тоже
написать в курортных газетах.
Вначале выставка пустовала. Приезжих было мало, корреспонденты как столичных, так и провинциальных газет
писали далеко не
в пользу выставки и, главное, подчеркивали, что многое на ней не готово, что на самом деле было далеко не так. Выставка на ее 80 десятинах была так громадна и полна, что все готовое и заметно не было. Моя поездка по
редакциям кое-что разъяснила мне, и газеты имели действительно огромное влияние на успех выставки.
Неточные совпадения
С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города,
написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал
в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из
редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила
в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора
в ряды людей неблагонадежных.
— Нет, наша
редакция вся у Сен-Жоржа сегодня, оттуда и поедем на гулянье. А ночью
писать и чем свет
в типографию отсылать. До свидания.
Вот что он
писал мне 29 августа 1849 года
в Женеву: «Итак, дело решено: под моей общей дирекцией вы имеете участие
в издании журнала, ваши статьи должны быть принимаемы без всякого контроля, кроме того, к которому
редакцию обязывает уважение к своим мнениям и страх судебной ответственности.
Уже
в конце восьмидесятых годов он появился
в Москве и сделался постоянным сотрудником «Русских ведомостей» как переводчик, кроме того,
писал в «Русской мысли».
В Москве ему жить было рискованно, и он ютился по маленьким ближайшим городкам, но часто наезжал
в Москву, останавливаясь у друзей.
В редакции, кроме самых близких людей, мало кто знал его прошлое, но с друзьями он делился своими воспоминаниями.
Пушкин просит живописца
написать портрет К. П. Бакуниной, сестры нашего товарища. Эти стихи — выражение не одного только его страдавшего тогда сердечка!.. [Посвящено Е. П. Бакуниной (1815), обращено к А. Д. Илличевскому, недурно рисовавшему.
В изд. АН СССР 1-я строка так: «Дитя Харит и вображенья». Страдало также сердечко Пущина. Об этом —
в первоначальной
редакции пушкинского «19 октября», 1825: «Как мы впервой все трое полюбили».]