Неточные совпадения
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах,
с ведром в руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами
воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих
с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
С годами труба засорилась, ее никогда не чистили, и после каждого большого ливня
вода заливала улицы, площади, нижние этажи домов по Неглинному проезду.
По вечерам мельтешились тени. Люди
с чайниками и ведерками шли к реке и возвращались тихо:
воду носили.
Высоко стояла вековая Сухарева башня
с ее огромными часами. Издалека было видно. В верхних ее этажах помещались огромные цистерны водопровода, снабжавшего
водой Москву.
Дело о задушенном индейце в
воду кануло, никого не нашли. Наконец года через два явился законный наследник — тоже индеец, но одетый по-европейски. Он приехал
с деньгами, о наследстве не говорил, а цель была одна — разыскать убийц дяди. Его сейчас же отдали на попечение полиции и Смолина.
Кроме «законных» сточных труб, проведенных
с улиц для дождевых и хозяйственных
вод, большинство богатых домовладельцев провело в Неглинку тайные подземные стоки для спуска нечистот, вместо того чтобы вывозить их в бочках, как это было повсеместно в Москве до устройства канализации.
Мы пошли вперед по глубокой
воде, обходя по временам водопады стоков
с улиц, гудевшие под ногами.
С ним, уже во время работ, я спускался второй раз в Неглинку около Малого театра, где канал делает поворот и где русло было так забито разной нечистью, что
вода едва проходила сверху узкой струйкой: здесь и была главная причина наводнений.
Я — за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик переставал. Журчала
вода, стекая по канавке вдоль тротуара, и
с шумом падала в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку. Вот у нее-то «труженики» остановились и бросили тело на камни.
Я упорно молчал. В голове мелькало: «Концы в
воду, Ларепланд
с „малинкой“, немец, кружка
с птицей…»
— Дайте, черти,
воды! Горло пересохло! — стонала полураздетая женщина,
с растрепанными волосами, матово-бледная,
с синяком на лбу.
Соединить золу
с табаком так: два стакана табаку и один стакан золы, ссыпать это в горшок, смачивая
водой стакан
с осьмою, смачивать не сразу, а понемногу, и в это время опять тереть, и так тереть весь табак до конца, выкладывая в одно место.
Сосновое масло, один золотник розового масла и розовую
воду соединить вместе подогретую, но не очень сильно; смесь эту, взбалтывая, подбавлять в каждый раствор табаку
с золою и все это стирать.
Ах ты, сукин сын Гагарин,
Ты собака, а не барин…
Заедаешь харчевые,
Наше жалованье,
И на эти наши деньги
Ты большой построил дом
Среди улицы Тверской
За Неглинной за рекой.
Со стеклянным потолком,
С москворецкою
водой,
По фонтану ведена,
Жива рыба пущена…
Лошади кормятся без призора, стаи голубей и воробьев мечутся под ногами, а извозчики в трактире чай пьют. Извозчик, выйдя из трактира, черпает прямо из бассейна грязным ведром
воду и поит лошадь, а вокруг бассейна — вереница водовозов
с бочками.
Подъезжают по восемь бочек сразу, становятся вокруг бассейна и ведерными черпаками на длинных ручках черпают из бассейна
воду и наливают бочки, и вся площадь гудит ругательствами
с раннего утра до поздней ночи…
Из колодца
воды мыть посуду принесешь
с соседнего двора.
Бегали от побоев портные, сапожники, парикмахеры, столяры, маляры, особенно служившие у маленьких хозяйчиков — «грызиков», где они, кроме учения ремеслу этими хозяйчиками, а главное — их пьяными мастерами и хозяйками употреблялись на всякие побегушки. Их, в опорках и полуголых, посылали во всякое время
с ведрами на бассейн за
водой, они вставали раньше всех в квартире, приносили дрова, еще затемно ставили самовары.
Секрет исчезновения и появления
воды в большую публику не вышел, и начальство о нем не узнало, а кто знал, тот
с выгодой для себя молчал.
Пушкин о ней так говорит: „Боюсь, брусничная
вода мне б не наделала вреда“, и оттого он ее пил
с араком».
Банщик уж второй раз намылил мне голову и усиленно выскребал сажу из бороды и волос — тогда они у меня еще были густы. Я сидел
с закрытыми глазами и блаженствовал. Вдруг среди гула, плеска
воды, шлепанья по голому телу я слышу громкий окрик...
Что такое? И спросить не у кого — ничего не вижу. Ощупываю шайку — и не нахожу ее; оказалось, что банщик ее унес, а голова и лицо в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: суматоха! Банщики побросали своих клиентов, кого
с намыленной головой, кого лежащего в мыле на лавке. Они торопятся налить из кранов шайки
водой и становятся в две шеренги у двери в горячую парильню, высоко над головой подняв шайки.
Садятся трое, распоясываются и заказывают: «Два и три!» И несет половой за гривенник две пары и три прибора. Третий прибор бесплатно. Да раз десять
с чайником за
водой сбегает.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков
с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее: и
воды принеси, и дров наколи, сбегай в лавку — то за хлебом, то за луком на копейку, то за солью, и целый день на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.
Вдоль всей Садовой, рядом
с решетками палисадников, вместо тротуаров шли деревянные мостки, а под ними — канавы для стока
воды.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это за суп? Ты просто
воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, //
С родом,
с племенем; что народу-то! // Что народу-то!
с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Догнал коня — за холку хвать! // Вскочил и на луг выехал // Детина: тело белое, // А шея как смола; //
Вода ручьями катится //
С коня и
с седока.
Ой ласточка! ой глупая! // Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что день — то прибавляется //
Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому последняя, // Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А
с глазу неразумного // Младенца не спускай!..
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..