Неточные совпадения
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах,
с ведром в
руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и поили лошадей. Набрасывались на прохожих
с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
Торговка поднимается
с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными
руками вытаскивает «рванинку» и кладет покупателю на ладонь.
Я протер чистой бумагой стаканчики, налил водки, очистил яйцо и чокнулся
с Глебом Ивановичем,
руки которого дрожали, а глаза выражали испуг и страдание.
Рука исчезает и через минуту появляется снова
с бутылкой смирновки, и форточка захлопывается.
Бывали случаи, что дитя утром умирало на
руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила
с ним до ночи за подаянием.
По Солянке было рискованно ходить
с узелками и сумками даже днем, особенно женщинам: налетали хулиганы, выхватывали из
рук узелки и мчались в Свиньинский переулок, где на глазах преследователей исчезали в безмолвных грудах кирпичей. Преследователи останавливались в изумлении — и вдруг в них летели кирпичи. Откуда — неизвестно… Один, другой… Иногда проходившие видели дымок, вьющийся из мусора.
И еще, кроме мух и тараканов, было только одно живое существо в его квартире — это состарившаяся
с ним вместе большущая черепаха, которую он кормил из своих
рук, сажал на колени, и она ласкалась к нему своей голой головой
с умными глазами.
Небольшого роста, плечистый, выбритый и остриженный начисто, в поношенном черном пальто и картузе
с лаковым козырьком, солидный и степенный, точь-в-точь камердинер средней
руки, двигается незаметно Смолин по Сухаревке.
Знали еще букинисты одного курьезного покупателя. Долгое время ходил на Сухаревку старый лакей
с аршином в
руках и требовал книги в хороших переплетах и непременно известного размера. За ценой не стоял. Его чудак барин, разбитый параличом и не оставлявший постели, таким образом составлял библиотеку, вид которой утешал его.
И торгуются такие покупатели из-за копейки до слез, и радуются, что удалось купить статуэтку голой женщины
с отбитой
рукой и поврежденным носом, и уверяют они знакомых, что даром досталась...
Летом
с пяти, а зимой
с семи часов вся квартира на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая на
руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные, бегут на толкучку, на промысел. Это съемщики квартир, которые сами работают
с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими бегут на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
Банкомет вскочил со стула, схватил меня одной
рукой за лоб, а другой за подбородок, чтобы раскрыть мне рот. Оська стоял
с кружкой, готовый влить пиво насильно мне в рот.
Он выхватил из
рук еще стоявшего у стола Оськи кружку
с пивом и выплеснул на пол.
— Обворовываю талантливых авторов! Ведь на это я пошел, когда меня
с квартиры гнали… А потом привык. Я из-за куска хлеба, а тот имя свое на пьесах выставляет, слава и богатство у него. Гонорары авторские лопатой гребет, на рысаках ездит… А я? Расходы все мои, получаю за пьесу двадцать рублей, из них пять рублей переписчикам… Опохмеляю их, оголтелых, чаем пою… Пока не опохмелишь, руки-то у них ходуном ходят…
По этому магическому слову калитка отворилась, со двора пахнуло зловонием, и мы прошли мимо дворника в тулупе,
с громадной дубиной в
руках, на крыльцо флигеля и очутились в сенях.
Городовой важно прогуливался посередине улицы и считал запряжки для учета при дележе. Иногда он подходил к лихачам, здоровался за
руку: взять
с них,
с биржевых плательщиков, было нечего. Разве только приятель-лихач угостит папироской.
Тогда еще Большая Дмитровка была сплошь дворянской: Долгорукие, Долгоруковы, Голицыны, Урусовы, Горчаковы, Салтыковы, Шаховские, Щербатовы, Мятлевы… Только позднее дворцы стали переходить в
руки купечества, и на грани настоящего и прошлого веков исчезли
с фронтонов дворянские гербы, появились на стенах вывески новых домовладельцев: Солодовниковы, Голофтеевы, Цыплаковы, Шелапутины, Хлудовы, Обидины, Ляпины…
— Приезжаю
с докладом к Черняеву в Делиград. Меня ведут к палатке главнокомандующего. Из палатки выходит здоровенный русак в красной рубахе
с солдатским «Георгием» и сербским орденом за храбрость, а в
руках у него бутылка рома и чайный стакан.
И до сих пор есть еще в Москве в живых люди, помнящие обед 17 сентября, первые именины жены после свадьбы. К обеду собралась вся знать, административная и купеческая. Перед обедом гости были приглашены в зал посмотреть подарок, который муж сделал своей молодой жене. Внесли огромный ящик сажени две длины, рабочие сорвали покрышку. Хлудов
с топором в
руках сам старался вместе
с ними. Отбили крышку, перевернули его дном кверху и подняли. Из ящика вывалился… огромный крокодил.
— Отпираю, а у самого
руки трясутся, уже и денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять
с лишком, меня самого обыскали, часы золотые
с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне карманы обшаривали, я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать! Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! — и раскатывался дробным смехом.
Товарищ и друг В. В. Пукирева
с юных дней, он знал историю картины «Неравный брак» и всю трагедию жизни автора: этот старый важный чиновник — живое лицо. Невеста рядом
с ним — портрет невесты В. В. Пукирева, а стоящий со скрещенными
руками — это сам В. В. Пукирев, как живой.
Сидит человек на скамейке на Цветном бульваре и смотрит на улицу, на огромный дом Внукова. Видит, идут по тротуару мимо этого дома человек пять, и вдруг — никого! Куда они девались?.. Смотрит — тротуар пуст… И опять неведомо откуда появляется пьяная толпа, шумит, дерется… И вдруг исчезает снова… Торопливо шагает будочник — и тоже проваливается сквозь землю, а через пять минут опять вырастает из земли и шагает по тротуару
с бутылкой водки в одной
руке и со свертком в другой…
И ели «чумазые»
руками с саксонских сервизов все: и выписанных из Франции руанских уток, из Швейцарии красных куропаток и рыбу-соль из Средиземного моря…
Вот за шампанским кончает обед шумная компания… Вскакивает, жестикулирует, убеждает кого-то франт в смокинге,
с брюшком. Набеленная,
с накрашенными губами дама курит папиросу и пускает дым в лицо и подливает вино в стакан человеку во френче. Ему, видимо, неловко в этой компании, но он в центре внимания. К нему относятся убеждающие жесты жирного франта.
С другой стороны около него трется юркий человек и показывает какие-то бумаги. Обхаживаемый отводит
рукой и не глядит, а тот все лезет, лезет…
И вместе
с башней Троекуров начал строить свой дом, рядом
с домом Голицына, чтобы «утереть ему нос», а материал, кстати, был под
рукой — от Сухаревой башни. Проведал об этом Петр, назвал Троекурова казнокрадом, а все-таки в 1691 году рядом
с домом Голицына появились палаты, тоже в два этажа. Потом Троекуров прибавил еще третий этаж со сводами в две
с половиной сажени, чего не было ни до него, ни после.
В спальне — огромная, тоже красного дерева кровать и над ней ковер
с охотничьим рогом, арапниками, кинжалами и портретами борзых собак. Напротив — турецкий диван; над ним масляный портрет какой-то очень красивой амазонки и опять фотографии и гравюры. Рядом
с портретом Александра II в серой визитке,
с собакой у ног — фотография Герцена и Огарева, а по другую сторону — принцесса Дагмара
с собачкой на
руках и Гарибальди в круглой шапочке.
Подъезжает в день бала к подъезду генерал-губернаторского дворца какой-нибудь Ванька Кулаков в белых штанах и расшитом «благотворительном» мундире «штатского генерала», входит в вестибюль, сбрасывает на
руки швейцару соболью шубу и, отсалютовав
с вельможной важностью треуголкой дежурящему в вестибюле участковому приставу, поднимается по лестнице в толпе дам и почетных гостей.
Другой
рукой князя был еще более приближенный человек — его бессменный камердинер Григорий Иванович Вельтищев, маленький,
с большими усами.
На новогоднем балу важно выступает под
руку с супругой банкир Поляков в белых штанах и мундире штатского генерала благотворительного общества. Про него ходил такой анекдот...
Впереди мчится весь красный,
с красным хвостом и красными
руками, в блестящем шлеме верховой на бешеном огромном пегом коне… А сзади — дроги
с баграми, на дрогах — красные черти…
Ну, конечно, жертвовали, кто чем мог, стараясь лично передать подаяние. Для этого сами жертвователи отвозили иногда воза по тюрьмам, а одиночная беднота
с парой калачей или испеченной дома булкой поджидала на Садовой, по пути следования партии, и, прорвавшись сквозь цепь, совала в
руки арестантам свой трудовой кусок, получая иногда затрещины от солдат.
В дни бегов и скачек, часа за два до начала, кофейная переполняется разнокалиберной публикой
с беговыми и скаковыми афишами в
руках. Тут и купцы, и чиновники, и богатая молодежь — все заядлые игроки в тотализатор.
По одному виду можно было понять, что каждому из них ничего не стоит остановить коня на полном карьере, прямо
с седла ринуться на матерого волка, задержанного на лету доспевшей собакой, налечь на него всем телом и железными
руками схватить за уши, придавить к земле и держать, пока не сострунят.
Около него — высокий молодой человек
с продолговатым лицом,
с манерами англичанина. Он похож на статую. Ни один мускул его лица не дрогнет. На лице написана холодная сосредоточенность человека, делающего серьезное дело. Только
руки его выдают… Для опытного глаза видно, что он переживает трагедию: ему страшен проигрыш… Он справляется
с лицом, но
руки его тревожно живут, он не может
с ними справиться…
На другом конце стола прилизанный,
с английским пробором на лысеющей голове скаковой «джентльмен», поклонник «карт, женщин и лошадей», весь занят игрой. Он соображает, следит за каждой картой, рассматривает каждую полоску ее крапа, когда она еще лежит в ящике под
рукой банкомета, и ставит то мелко, то вдруг большой куш и почти всегда выигрывает.
Это первый выплыв Степана «по матушке по Волге». А вот и конец его: огромная картина Пчелина «Казнь Стеньки Разина». Москва, площадь, полная народа, бояре, стрельцы… палач… И он сам на помосте,
с грозно поднятой
рукой, прощается
с бунтарской жизнью и вещает грядущее...
А налево, около столов, уставленных дымящимися кастрюлями, замерли как статуи, в белых одеждах и накрахмаленных белых колпаках,
с серебряными черпаками в
руках, служители «храма праздности».
Третий дом на этой улице, не попавший в
руки купечества, заканчивает правую сторону Большой Дмитровки, выходя и на бульвар. В конце XVIII века дом этот выстроил ротмистр Талызин, а в 1818 году его вдова продала дом Московскому университету. Ровно сто лет,
с 1818 по 1918 год, в нем помещалась университетская типография, где сто лет печатались «Московские ведомости».
Когда все установятся, показывается в ливрее,
с жезлом вроде скипетра церемониймейстер, а вслед за ним, под
руку с женихом, невеста
с букетом.
Они становятся впереди гостей, а вслед за ними идут пары: сначала — родители жениха и становятся по правую
руку от жениха, потом — родители невесты подходят к ним и становятся рядом
с невестой, предварительно расцеловавшись
с детьми и между собой.
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется, и пылает гений.
Певца, плененного тобой,
Не отвергай смиренной дани,
Внемли
с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой.
По другую сторону Тверской стоял за решеткой пустовавший огромный дом, выстроенный еще при Екатерине II вельможей Прозоровским и в сороковых годах очутившийся в
руках богатого помещика Гурьева, который его окончательно забросил. Дом стоял
с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Впоследствии, в восьмидесятых годах, в этом доме был «Пушкинский театр» Бренко.
После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много купеческих
рук. Еще Малкиель совершенно изменил фасад, и дом потерял вид старинного дворца. Со времени Малкиеля весь нижний этаж
с зеркальными окнами занимал огромный магазин портного Корпуса, а бельэтаж — богатые квартиры. Внутренность роскошных зал была сохранена. Осталась и беломраморная лестница, и выходивший на парадный двор подъезд, еще помнивший возок Марии Волконской.
Он громовым голосом вызывал кучеров, ставил в экипаж покупки, правой
рукой на отлет снимал картуз
с позументом, а в левой зажимал полученный «на чай».
В мифологии был Бахус и была слепая Фемида, богиня правосудия
с весами в
руках, на которых невидимо для себя и видимо для всех взвешивала деяния людские и преступления. Глаза у нее были завязаны, чтобы никакого подозрения в лицеприятии быть не могло.
Это были полухозяева, в
руках которых находились и банщики, и банщицы, и весь банный рабочий люд, а особенно эксплуатировались ими рабочие-парильщики, труд которых и условия жизни не сравнимы были ни
с чем.
Моющийся сдавал платье в раздевальню, получал жестяной номерок на веревочке, иногда надевал его на шею или привязывал к
руке, а то просто нацеплял на ручку шайки и шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его номерок своим, быстро выходил, получал платье и исчезал
с ним. Моющийся вместо дорогой одежды получал рвань и опорки.
На одной сидит человек
с намыленным подбородком, другой держит его указательным и большим пальцами за нос, подняв ему голову, а сам, наклонившись к нему, заносит правой
рукой бритву, наполовину в мыле.
На другой стороне сидит здоровенный, краснорожий богатырь в одной рубахе
с засученным до плеча рукавом, перед ним цирюльник
с окровавленным ланцетом — значит, уж операция кончена; из
руки богатыря высокой струей бьет, как из фонтана, кровь, а под
рукой стоит крошечный мальчишка,
с полотенцем через плечо, и держит таз, большой таз, наполовину полный крови.
Я еще сидел в ванне, когда
с мочалками и мылом в
руках влетели два стройных и ловких красавчика, братья Дуровы, члены-любители нашего гимнастического общества.