Неточные совпадения
Внизу была большая квартира доктора, где я не раз бывал по субботам, где у Софьи Петровны, супруги доктора, страстной поклонницы литераторов и
художников, [С нее
А. Чехов написал «Попрыгунью».
Бывал там и
А. П. Чехов, и его брат,
художник Николай, и И. Левитан, — словом, весь наш небольшой кружок «начинающих» и не всегда вкусно сытых молодых будущих…
В тот день, когда произошла история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку,
а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему старому другу
художнику Павлику Яковлеву.
Выли и «вечные ляпинцы». Были три
художника — Л., Б. и X., которые по десять — пятнадцать лет жили в «Ляпинке» и оставались в ней долгое время уже по выходе из училища. Обжились тут, обленились. Существовали разными способами: писали картинки для Сухаревки, малярничали, когда трезвые… Ляпины это знали, но не гнали: пускай живут,
а то пропадут на Хитровке.
Известен только один случай, когда братья Ляпины отказались принять в «Ляпинку» ученика Училища живописи, —
а к
художникам они благоволили особенно.
И в один злополучный день прислуга, вошедшая убирать его комнату, увидела: из камина торчали ноги,
а среди пылающих дров в камине лежала обуглившаяся верхняя часть тела несчастного
художника.
А все-таки, думается, выдай ему училище пятьдесят рублей, мы, может быть, увидели бы крупного, оригинального
художника — это ждали и Савицкий и товарищи, верившие в его талант…
Учащимся и молодым
художникам доступа не было,
а потому «пятницы» были нудны и скучны — недаром их прозвали «казенные пятницы».
Шмаровин вообще дружил с полуголодной молодежью Училища живописи, покупал их вещи,
а некоторых приглашал к себе на вечера, где бывали также и большие
художники.
«Среды» Шмаровина были демократичны. Каждый
художник, состоявший членом «среды», чувствовал себя здесь как дома, равно как и гости. Они пили и ели на свой счет,
а хозяин дома, «дядя Володя», был, так сказать, только организатором и директором-распорядителем.
Из вырученной от лотереи суммы тут же уплачивалась стоимость картины
художникам,
а остатки шли на незатейливый ужин.
Каждая «среда» с той поры имела свой протокол… Крупные имена сверкали в этих протоколах под рисунками, отражавшими быт современности. Кроме
художников, писали стихи поэты. М.
А. Лохвицкая, Е.
А. Буланина, В. Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку стихотворений.
Посредине стол, ярко освещенный керосиновыми лампами с абажурами,
а за столом уже сидит десяток
художников — кто над отдельным рисунком, кто протокол заполняет…
И указывал на кого-нибудь, не предупреждая, — приходилось говорить.
А художник Синцов уже сидел за роялем, готовый закончить речь гимном… Скажет кто хорошо — стол кричит...
Немало вышло из учеников С. И. Грибкова хороших
художников. Время от времени он их развлекал, устраивал по праздникам вечеринки, где водка и пиво не допускались,
а только чай, пряники, орехи и танцы под гитару и гармонию. Он сам на таких пирушках до поздней ночи сидел в кресле и радовался, как гуляет молодежь.
Иногда на этих вечеринках рядом с ним сидели его друзья-художники, часто бывавшие у него: Неврев, Шмельков, Пукирев и другие,
а известный
художник Саврасов живал у него целыми месяцами.
В последние годы, когда
А. К. Саврасов уже окончательно спился, он иногда появлялся в грибковской мастерской в рубище. Ученики радостно встречали знаменитого
художника и вели его прямо в кабинет к С. И. Грибкову. Друзья обнимались,
а потом
А. К. Саврасова отправляли с кем-нибудь из учеников в баню к Крымскому мосту, откуда он возвращался подстриженный, одетый в белье и платье Грибкова, и начиналось вытрезвление.
За работу Н. И. Струнникову Брокар денег не давал,
а только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «на всем готовом».
А содержал так: отвел
художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и пришел к Брокару...
Воспитание в детстве было получить негде,
а образование Училище живописи не давало, программа общеобразовательных предметов была слаба, да и смотрели на образование, как на пустяки, — были уверены, что
художнику нужна только кисть,
а образование — вещь второстепенная.
До образования ли, до наук ли таким
художникам было, когда нет ни квартиры, ни платья, когда из сапог пальцы смотрят,
а штаны такие, что приходится задом к стене поворачиваться.
Мосолов умер в 1914 году. Он пожертвовал в музей драгоценную коллекцию гравюр и офортов, как своей работы, так и иностранных
художников. Его тургеневскую фигуру помнят старые москвичи, но редко кто удостаивался бывать у него. Целые дни он проводил в своем доме за работой,
а иногда отдыхал с трубкой на длиннейшем черешневом чубуке у окна, выходившего во двор, где помещался в восьмидесятых годах гастрономический магазин Генералова.
И, как введение в историю Великой революции, как кровавый отблеск зарницы, сверкнувшей из глубины грозных веков, встречают входящих в Музей на площадке вестибюля фигуры Степана Разина и его ватаги, работы скульптора Коненкова.
А как раз над ними — полотно
художника Горелова...
Неточные совпадения
—
А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая на статью о русском
художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный
художник был лишен всякого поощрения и помощи.
— Знаете что, — сказала Анна, уже давно осторожно переглядывавшаяся с Вронским и знавшая, что Вронского не интересовало образование этого
художника,
а занимала только мысль помочь ему и заказать ему портрет. — Знаете что? — решительно перебила она разговорившегося Голенищева. — Поедемте к нему!
—
А что же, правда, что этот Михайлов в такой бедности? — спросил Вронский, думая, что ему, как русскому меценату, несмотря на то, хороша ли или дурна его картина, надо бы помочь
художнику.
Перво-наперво это еще дитя несовершеннолетнее, и не то чтобы трус,
а так, вроде как бы
художника какого-нибудь.
Рафаэля [Рафаэль Санти (1483–1520) — величайший итальянский
художник.] считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет;
а сами бессильны и бесплодны до гадости;
а у самих фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что!