Неточные совпадения
Чичиков, будучи человек весьма щекотливый и даже в некоторых случаях привередливый, потянувши к себе воздух на свежий нос поутру, только помарщивался
да встряхивал головою, приговаривая: «
Ты, брат, черт
тебя знает, потеешь,
что ли.
— Ну, вот
тебе постель готова, — сказала хозяйка. — Прощай, батюшка, желаю покойной ночи.
Да не нужно ли еще
чего? Может,
ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал.
—
Да на
что ж они
тебе? — сказала старуха, выпучив на него глаза.
—
Да чего ж
ты рассердился так горячо? Знай я прежде,
что ты такой сердитый,
да я бы совсем
тебе и не прекословила.
—
Да к
чему ж
ты не хочешь сказать?
—
Да что же
тебе за прибыль знать? ну, просто так, пришла фантазия.
— Эх,
да ты ведь тоже хорош! смотри
ты!
что они у
тебя бриллиантовые,
что ли?
— Как на
что?
да ведь я за него заплатил десять тысяч, а
тебе отдаю за четыре.
— Я знаю,
что выиграю,
да мне хочется, чтобы и
ты получил выгоду.
—
Да что же я, дурак,
что ли?
ты посуди сам: зачем же приобретать вещь, решительно для меня ненужную?
— Отчего ж неизвестности? — сказал Ноздрев. — Никакой неизвестности! будь только на твоей стороне счастие,
ты можешь выиграть чертову пропасть. Вон она! экое счастье! — говорил он, начиная метать для возбуждения задору. — Экое счастье! экое счастье! вон: так и колотит! вот та проклятая девятка, на которой я всё просадил! Чувствовал,
что продаст,
да уже, зажмурив глаза, думаю себе: «Черт
тебя побери, продавай, проклятая!»
—
Да за
что же
ты бранишь меня? Виноват разве я,
что не играю? Продай мне душ одних, если уж
ты такой человек,
что дрожишь из-за этого вздору.
—
Да ведь это не в банк; тут никакого не может быть счастья или фальши: все ведь от искусства; я даже
тебя предваряю,
что я совсем не умею играть, разве что-нибудь мне дашь вперед.
Да вот теперь у
тебя под властью мужики:
ты с ними в ладу и, конечно, их не обидишь, потому
что они твои,
тебе же будет хуже; а тогда бы у
тебя были чиновники, которых бы
ты сильно пощелкивал, смекнувши,
что они не твои же крепостные, или грабил бы
ты казну!
Бес у
тебя в ногах,
что ли, чешется?..
ты выслушай прежде: сухарь-то сверху, чай, поиспортился, так пусть соскоблит его ножом
да крох не бросает, а снесет в курятник.
— А вот черти-то
тебя и припекут! скажут: «А вот
тебе, мошенница, за то,
что барина-то обманывала!»,
да горячими-то
тебя и припекут!
— Ну,
что ж
ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно слово, а она уж в ответ десяток! Поди-ка принеси огоньку запечатать письмо.
Да стой,
ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое: сгорит —
да и нет, только убыток, а
ты принеси-ка мне лучинку!
—
Да, — сказал Чичиков, когда взошел на лестницу. — Ну, а
ты что?
А как кончилось твое ученье: «А вот теперь я заведусь своим домком, — сказал
ты, —
да не так, как немец,
что из копейки тянется, а вдруг разбогатею».
И пишет суд: препроводить
тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить
тебя в какой-нибудь Весьегонск, и
ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: „Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище: там хоть и в бабки, так есть место,
да и общества больше!“ Абакум Фыров!
ты, брат,
что? где, в каких местах шатаешься?
Но замечательно,
что в словах его была все какая-то нетвердость, как будто бы тут же сказал он сам себе: «Эх, брат, врешь
ты,
да еще и сильно!» Он даже не взглянул на Собакевича и Манилова из боязни встретить что-нибудь на их лицах.
— Поверите ли, ваше превосходительство, — продолжал Ноздрев, — как сказал он мне: «Продай мертвых душ», — я так и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят,
что накупил на три миллиона крестьян на вывод: каких на вывод!
да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков,
да ты скотина, ей-богу, скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?
— Такой приказ, так уж, видно, следует, — сказал швейцар и прибавил к тому слово: «
да». После
чего стал перед ним совершенно непринужденно, не сохраняя того ласкового вида, с каким прежде торопился снимать с него шинель. Казалось, он думал, глядя на него: «Эге! уж коли
тебя бары гоняют с крыльца, так
ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!»
Ах,
да! я ведь
тебе должен сказать,
что в городе все против
тебя; они думают,
что ты делаешь фальшивые бумажки, пристали ко мне,
да я за
тебя горой, наговорил им,
что с
тобой учился и отца знал; ну и, уж нечего говорить, слил им пулю порядочную.
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот
ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «
Да вот, мол,
что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и хотя выражение «вот, мол,
что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
— Я, брат, это знаю без
тебя,
да у
тебя речей разве нет других,
что ли?
Эх, тройка! птица тройка, кто
тебя выдумал? знать, у бойкого народа
ты могла только родиться, в той земле,
что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета,
да и ступай считать версты, пока не зарябит
тебе в очи.
—
Да и приказчик — вор такой же, как и
ты! — выкрикивала ничтожность так,
что было на деревне слышно. — Вы оба пиющие, губители господского, бездонные бочки!
Ты думаешь, барин не знает вас? Ведь он здесь, ведь он вас слышит.
«
Да он, вишь
ты, востроногой!» — стали говорить мужики и даже почесывать в затылках, потому
что от долговременного бабьего управления они все изрядно поизленились.
Когда услышал Чичиков, от слова до слова, все дело и увидел,
что из-за одного слова
ты произошла такая история, он оторопел. Несколько минут смотрел пристально в глаза Тентетникова и заключил: «
Да он просто круглый дурак!»
—
Да кто же думал,
что он глупый человек? — проговорила она быстро. — Это мог думать разве один только Вишнепокромов, которому
ты веришь, папа, который и пустой и низкий человек!
— Управитель так и оторопел, говорит: «
Что вам угодно?» — «А! говорят, так вот
ты как!» И вдруг, с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько вина выкуривается по именью? Покажите книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!» Взяли, связали,
да в город,
да полтора года и просидел немец в тюрьме.
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну,
что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо,
что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами
да угостительным обедом. И на обеде, когда все уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли
тебе так поступить с нами?
Ты все бы хотел нас видеть прибранными,
да выбритыми,
да во фраках. Нет,
ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
— Извини, брат! Ну, уморил.
Да я бы пятьсот тысяч дал за то только, чтобы посмотреть на твоего дядю в то время, как
ты поднесешь ему купчую на мертвые души.
Да что, он слишком стар? Сколько ему лет?
— А
тебя как бы нарядить немцем
да в капор! — сказал Петрушка, острясь над Селифаном и ухмыльнувшись. Но
что за рожа вышла из этой усмешки! И подобья не было на усмешку, а точно как бы человек, доставши себе в нос насморк и силясь при насморке чихнуть, не чихнул, но так и остался в положенье человека, собирающегося чихнуть.
—
Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи
ты мне щеки осетра
да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы,
да грибочков с лучком,
да молок сладких,
да мозгов,
да еще
чего знаешь там этакого…
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным
да богатым,
да чтобы было у него время учиться по охоте своей, а не то
что с палкой в руке говорить: «Учись!» Черт знает, с которого конца начинают!..
Как вытерпишь на собственной коже то
да другое,
да как узнаешь,
что всякая копейка алтынным гвоздем прибита,
да как перейдешь все мытарства, тогда
тебя умудрит и вышколит <так>,
что уж не дашь промаха ни в каком предприятье и не оборвешься.
—
Да что ж
тебе? Ну, и ступай, если захотелось! — сказал хозяин и остановился: громко, по всей комнате раздалось храпенье Платонова, а вслед за ним Ярб захрапел еще громче. Уже давно слышался отдаленный стук в чугунные доски. Дело потянуло за полночь. Костанжогло заметил,
что в самом деле пора на покой. Все разбрелись, пожелав спокойного сна друг другу, и не замедлили им воспользоваться.
—
Да как же в самом деле: три дни от
тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «Поехал, говорит, с каким-то барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает
чего не передумал в эти дни!
— Это я не могу понять, — сказал Чичиков. — Десять миллионов — и живет как простой мужик! Ведь это с десятью мильонами черт знает
что можно сделать. Ведь это можно так завести,
что и общества другого у
тебя не будет, как генералы
да князья.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа, я думаю,
что письмо длинно.
Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай
тебе еще награду за это?
Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах
ты, рожа!
Хлестаков.
Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе,
да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо
да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь?
Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.