Неточные совпадения
А
вот вам, Лука Лукич, так,
как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил.
Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу,
какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Как сказал он мне это, а меня так
вот свыше и вразумило.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с
какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то и есть этот чиновник.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я
вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а
как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Хлестаков.
Как он смеет не дать?
Вот еще вздор!
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что,
как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже.
Вот новости!
Хлестаков.
Вот вздор
какой! я этого не принимаю. Ты скажи ему: что это, в самом деле, такое!.. Этого мало.
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую,
как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я…
Вот новость!
Хлестаков. Нет, не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру: то есть — в тюрьму. Да
какое вы имеете право? Да
как вы смеете?.. Да
вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.)Я, я, я…
Хлестаков. Нет, я не хочу!
Вот еще! мне
какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму,
вот прекрасно!
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
)Мы, прохаживаясь по делам должности,
вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так,
как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и
вот,
как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь
какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь
вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Анна Андреевна. Ну
вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада!
как нарочно, ни души!
как будто бы вымерло все.
Анна Андреевна.
Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые темные.
Какой вздор говорит!
Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Бобчинский (Добчинскому).
Вот это, Петр Иванович, человек-то!
Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху.
Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Анна Андреевна. Ну
вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с
какой стати ему смотреть на тебя?
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да
как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто
как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Полно вам, право, трещотки
какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так
вот тебе пара целковиков на чай.
Осип. Да, хорошее.
Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне,
как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь,
как выкуришь.
Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Хлестаков. Вы,
как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость.
Вот еще насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен.
Как вы?
Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Артемий Филиппович.
Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю,
как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
Добчинский. Я бы и не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно,
как фокусник-с.
Вот и Петр Иванович знает.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше,
как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что
вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Анна Андреевна. Ну
вот видишь, дура, ну
вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала
как сумасшедшая. Ну
вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна такого счастия.
Городничий. Не верьте, не верьте! Это такие лгуны… им
вот эдакой ребенок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники,
каких свет не производил.
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Что, голубчики,
как поживаете?
как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли?
Вот, думают, так в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы, что…
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а
вот теперь такая судьба: именно так сделалось,
как она хотела», — и так, право, обрадовалась, что не могла говорить.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство,
как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело,
какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь,
как курица»; а в другом словно бес
какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И
как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
)
Вот смотрите, смотрите, весь мир, все христианство, все смотрите,
как одурачен городничий!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок,
как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами,
как бы хотел посвистать или произнесть: «
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.