— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все
скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
Неточные совпадения
— Ясновельможные
паны! — кричал один, высокий и длинный, как палка, жид, высунувши из кучи своих товарищей жалкую свою рожу, исковерканную страхом. — Ясновельможные
паны! Слово только дайте нам
сказать, одно слово! Мы такое объявим вам, чего еще никогда не слышали, такое важное, что не можно
сказать, какое важное!
— Ясные
паны! — произнес жид. — Таких
панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они
скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Пусть трава порастет на пороге моего дома, если я путаю! Пусть всякий наплюет на могилу отца, матери, свекора, и отца отца моего, и отца матери моей, если я путаю. Если
пан хочет, я даже
скажу, и отчего он перешел к ним.
— Он
сказал… прежде кивнул пальцем, а потом уже
сказал: «Янкель!» А я: «
Пан Андрий!» — говорю. «Янкель!
скажи отцу,
скажи брату,
скажи козакам,
скажи запорожцам,
скажи всем, что отец — теперь не отец мне, брат — не брат, товарищ — не товарищ, и что я с ними буду биться со всеми. Со всеми буду биться!»
Многие из запорожцев погнались было за ними, но Остап своих уманцев остановил,
сказавши: «Подальше, подальше, паны-братья, от стен!
— Пришла очередь и мне
сказать слово, паны-братья! — так он начал.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так
сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Упал он, наложил руку на свою рану и
сказал, обратившись к товарищам: «Прощайте, паны-братья, товарищи!
— А что,
паны? —
сказал Тарас, перекликнувшись с куренными. — Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли козацкая сила? Не гнутся ли козаки?
Поникнул он теперь головою, почуяв предсмертные муки, и тихо
сказал: «Сдается мне, паны-браты, умираю хорошею смертью; семерых изрубил, девятерых копьем исколол.
— А
пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и
скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
— Слушай, слушай,
пан! —
сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней.
Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом.
Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить
пана.
— О, не можно любезный
пан, не можно! —
сказал со вздохом Янкель.
— Слушай,
пан! —
сказал Янкель, — нужно посоветоваться с таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у! то такой мудрый, как Соломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает. Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
— О, любезный
пан! —
сказал Янкель, — теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно! Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай
скажет. Мардохай делал такое, какого еще не делал ни один человек на свете; но Бог не захотел, чтобы так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут казнить.
— И на что бы так много! — горестно
сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. —
Пан,
пан! уйдем скорее! Видите, какой тут нехороший народ! —
сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на руке деньги, как бы жалея о том, что не запросил более.
— Secundo, я шляхтич славного герба, в котором вместе с «копной и вороной» недаром обозначается крест в синем поле. Яскульские, будучи хорошими рыцарями, не раз меняли мечи на требники и всегда смыслили кое-что в делах неба, поэтому ты должна мне верить. Ну а в остальном, что касается orbisterrarum, то есть всего земного, слушай, что тебе
скажет пан Максим Яценко, и учись хорошо.
Неточные совпадения
— Вон как! — одобрительно
сказал хромой. — Это —
Панов, Василь Васильич, он и есть благодетель селу. Знаменито стекло льет, пивные бутылки на всю губерню.
— Здра-ссите, —
сказал Шемякин, прикасаясь к локтю Самгина и к
панаме на своей голове. — Что ж, уйдем с этого пункта дурных воспоминаний? Вот вам война…
Панов встал на ноги, помолчал, оглядывая людей, и
сказал басом:
Он почти задохся; он многое, многое хотел
сказать, но выскочили одни странные восклицания.
Пан неподвижно смотрел на него, на пачку его кредиток, смотрел на Грушеньку и был в видимом недоумении.
Митя заметил было сгоряча, что не говорил, что наверно отдаст завтра в городе, но
пан Врублевский подтвердил показание, да и сам Митя, подумав с минуту, нахмуренно согласился, что, должно быть, так и было, как
паны говорят, что он был тогда разгорячен, а потому действительно мог так
сказать.