Неточные совпадения
Он хотел поговорить с ним, утешить его; но, вспомнив, что он
в одной рубашке, раздумал и опять сел к форточке, чтобы купаться
в холодном воздухе и глядеть на этот чудной формы,
молчаливый, но полный для него значения крест и на возносящуюся желтояркую звезду.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова
в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат,
в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и
молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы
в губернских городах, где за два рубля
в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью
в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед,
молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Татьяна с ключницей простилась // За воротами. Через день // Уж утром рано вновь явилась // Она
в оставленную сень, // И
в молчаливом кабинете, // Забыв на время всё на свете, // Осталась наконец одна, // И долго плакала она. // Потом за книги принялася. // Сперва ей было не до них, // Но показался выбор их // Ей странен. Чтенью предалася // Татьяна жадною душой; // И ей открылся мир иной.
Да, может быть, боязни тайной, // Чтоб муж иль свет не угадал // Проказы, слабости случайной… // Всего, что мой Онегин знал… // Надежды нет! Он уезжает, // Свое безумство проклинает — // И,
в нем глубоко погружен, // От света вновь отрекся он. // И
в молчаливом кабинете // Ему припомнилась пора, // Когда жестокая хандра // За ним гналася
в шумном свете, // Поймала, за ворот взяла // И
в темный угол заперла.