Неточные совпадения
Между тем сам как двадцать пять лет назад определился в какую-то канцелярию писцом, так в этой должности и дожил до седых волос. Ни ему самому и никому другому и в голову
не приходило, чтоб он пошел
выше.
Ему доступны были наслаждения
высоких помыслов; он
не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц…
Малейшего повода довольно было, чтоб вызвать это чувство из глубины души Захара и заставить его смотреть с благоговением на барина, иногда даже удариться, от умиления, в слезы. Боже сохрани, чтоб он поставил другого какого-нибудь барина
не только
выше, даже наравне с своим! Боже сохрани, если б это вздумал сделать и другой!
Она казалась
выше того мира, в который нисходила в три года раз; ни с кем
не говорила, никуда
не выезжала, а сидела в угольной зеленой комнате с тремя старушками, да через сад, пешком, по крытой галерее, ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.
Выше всего он ставил настойчивость в достижении целей: это было признаком характера в его глазах, и людям с этой настойчивостью он никогда
не отказывал в уважении, как бы ни были
не важны их цели.
И воображают, несчастные, что еще они
выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто
не служит; мы в первом ряду кресел, мы на бале у князя N, куда только нас пускают»…
Когда у ней рождался в уме вопрос, недоумение, она
не вдруг решалась поверить ему: он был слишком далеко впереди ее, слишком
выше ее, так что самолюбие ее иногда страдало от этой недозрелости, от расстояния в их уме и летах.
Брови придавали особенную красоту глазам: они
не были дугообразны,
не округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцем ниточками — нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые редко лежали симметрично: одна на линию была
выше другой, от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как будто что-то говорило, будто там покоилась мысль.
— Что ж, там много бывает? — спросил Обломов, глядя, чрез распахнувшийся платок, на
высокую, крепкую, как подушка дивана, никогда
не волнующуюся грудь.
Не замечать этого она
не могла: и
не такие тонкие женщины, как она, умеют отличить дружескую преданность и угождения от нежного проявления другого чувства. Кокетства в ней допустить нельзя по верному пониманию истинной, нелицемерной, никем
не навеянной ей нравственности. Она была
выше этой пошлой слабости.
Вдали ему опять улыбался новый образ,
не эгоистки Ольги,
не страстно любящей жены,
не матери-няньки, увядающей потом в бесцветной, никому
не нужной жизни, а что-то другое,
высокое, почти небывалое…
Она росла все
выше,
выше… Андрей видел, что прежний идеал его женщины и жены недосягаем, но он был счастлив и бледным отражением его в Ольге: он
не ожидал никогда и этого.
А если огонь
не угаснет, жизнь
не умрет, если силы устоят и запросят свободы, если она взмахнет крыльями, как сильная и зоркая орлица, на миг полоненная слабыми руками, и ринется на ту
высокую скалу, где видит орла, который еще сильнее и зорче ее?.. Бедный Илья!
Многих людей я знал с
высокими качествами, но никогда
не встречал сердца чище, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова.
Впрочем, хотя эти деревца были
не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику».
Неточные совпадения
Застыл уж на уколотом // Мизинце у Евгеньюшки, // Хозяйской старшей дочери, //
Высокий бугорок, // А девка и
не слышала, // Как укололась до крови;
Не ветры веют буйные, //
Не мать-земля колышется — // Шумит, поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С
высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
«Давно мы
не работали, // Давайте — покосим!» // Семь баб им косы отдали. // Проснулась, разгорелася // Привычка позабытая // К труду! Как зубы с голоду, // Работает у каждого // Проворная рука. // Валят траву
высокую, // Под песню, незнакомую // Вахлацкой стороне; // Под песню, что навеяна // Метелями и вьюгами // Родимых деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож…
Стану я руки убийством марать, // Нет,
не тебе умирать!» // Яков на сосну
высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, // Голову в петлю — и ноги спустил!..
(На малом шляпа круглая, // С значком, жилетка красная, // С десятком светлых пуговиц, // Посконные штаны // И лапти: малый смахивал // На дерево, с которого // Кору подпасок крохотный // Всю снизу ободрал, // А
выше — ни царапины, // В вершине
не побрезгует // Ворона свить гнездо.)