Неточные совпадения
—
Ну,
так нет больше, — говорил Захар.
—
Ну,
так и теперь разве нельзя до завтра?
— Ах! — с тоской сказал Обломов. — Новая забота!
Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, — сказал Илья Ильич. —
Так умыться-то готово?
—
Ну, что ж
такое? Если нужна,
так, разумеется, съедем. Что ты пристаешь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом.
— Ужас, ужас!
Ну, конечно, с
таким человеком, как Фома Фомич, приятно служить: без наград не оставляет; кто и ничего не делает, и тех не забудет. Как вышел срок — за отличие,
так и представляет; кому не вышел срок к чину, к кресту, — деньги выхлопочет…
— Что еще это! Вон Пересветов прибавочные получает, а дела-то меньше моего делает и не смыслит ничего.
Ну, конечно, он не имеет
такой репутации. Меня очень ценят, — скромно прибавил он, потупя глаза, — министр недавно выразился про меня, что я «украшение министерства».
—
Ну, я пойду, — сказал Тарантьев, надевая шляпу, — а к пяти часам буду: мне надо кое-куда зайти: обещали место в питейной конторе,
так велели понаведаться… Да вот что, Илья Ильич: не наймешь ли ты коляску сегодня, в Екатерингоф ехать? И меня бы взял.
—
Ну,
так и быть, благодари меня, — сказал он, снимая шляпу и садясь, — и вели к обеду подать шампанское: дело твое сделано.
—
Ну,
так черт с тобой! — отвечал Тарантьев, нахлобучив шляпу, и пошел к дверям.
—
Ну, если пропащий,
так скажи, что делать?
—
Ну,
так прощай, — сказал Тарантьев, опять надевая шляпу.
—
Ну, брат Илья Ильич, совсем пропадешь ты. Да я бы на твоем месте давным-давно заложил имение да купил бы другое или дом здесь, на хорошем месте: это стоит твоей деревни. А там заложил бы и дом да купил бы другой… Дай-ка мне твое имение,
так обо мне услыхали бы в народе-то.
Добро бы в откупа вступил —
ну, понятно, от чего разбогател; а то ничего,
так, на фу-фу!
—
Ну,
ну, отстань! Сказал — завтра,
так завтра и получишь. Иди к себе, а я займусь: у меня поважнее есть забота.
—
Ну вот, шутка! — говорил Илья Ильич. — А как дико жить сначала на новой квартире! Скоро ли привыкнешь? Да я ночей пять не усну на новом месте; меня тоска загрызет, как встану да увижу вон вместо этой вывески токаря другое что-нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом,
так мне и скучно… Видишь ли ты там теперь, до чего доводил барина — а? — спросил с упреком Илья Ильич.
— Я совсем другой — а? Погоди, ты посмотри, что ты говоришь! Ты разбери-ка, как «другой»-то живет? «Другой» работает без устали, бегает, суетится, — продолжал Обломов, — не поработает,
так и не поест. «Другой» кланяется, «другой» просит, унижается… А я? Ну-ка, реши: как ты думаешь, «другой» я — а?
«А может быть, еще Захар постарается
так уладить, что и вовсе не нужно будет переезжать, авось обойдутся: отложат до будущего лета или совсем отменят перестройку:
ну, как-нибудь да сделают! Нельзя же в самом деле… переезжать!..»
—
Ну, Пелагея Ивановна, молодец! — сказал Илья Иванович. — А то еще когда масло дешево будет,
так затылок, что ли, чешется…
—
Ну, я перво-наперво притаился: солдат и ушел с письмом-то. Да верхлёвский дьячок видал меня, он и сказал. Пришел вдругорядь. Как пришли вдругорядь-то, ругаться стали и отдали письмо, еще пятак взяли. Я спросил, что, мол, делать мне с ним, куда его деть?
Так вот велели вашей милости отдать.
— Платье несу к портнихе; послала щеголиха-то моя: вишь, широко! А как станем с Дуняшей тушу-то стягивать,
так руками после дня три делать ничего нельзя: все обломаешь!
Ну, мне пора. Прощайте, пока.
—
Ну, коли еще ругает,
так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. — Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!
—
Ну, это что? — говорил все тот же лакей. — Коли ругается,
так это слава Богу, дай Бог
такому здоровья… А как все молчит; ты идешь мимо, а он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается,
так ничего…
—
Ну, сделай же
такую милость, не мешай, — убедительно говорил Обломов, открывая глаза.
— Ах ты, Боже мой! Что это за человек! — говорил Обломов. —
Ну, дай хоть минутку соснуть;
ну что это
такое, одна минута? Я сам знаю…
Иногда Захар
так и отстанет, сказав: «
Ну дрыхни, черт с тобой!» А в другой раз
так настоит на своем, и теперь настоял.
Ну, пусть бы
так; но он положил ему жалованье, как мастеровому, совершенно по-немецки: по десяти рублей в месяц, и заставлял его расписываться в книге.
—
Ну, брат Андрей, и ты то же! Один толковый человек и был, и тот с ума спятил. Кто же ездит в Америку и Египет! Англичане:
так уж те
так Господом Богом устроены; да и негде им жить-то у себя. А у нас кто поедет? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.
— Знаешь что, Илья? — сказал Штольц. — Ты рассуждаешь, точно древний: в старых книгах вот
так всё писали. А впрочем, и то хорошо: по крайней мере, рассуждаешь, не спишь.
Ну, что еще? Продолжай.
—
Ну, — продолжал Обломов, — что еще?.. Да тут и все!.. Гости расходятся по флигелям, по павильонам; а завтра разбрелись: кто удить, кто с ружьем, а кто
так, просто, сидит себе…
— Чего тебе надо?
Ну, носовой платок, пожалуй. Что ж, тебе не хотелось бы
так пожить? — спросил Обломов. — А? Это не жизнь?
«Да что же тут дерзкого? — спросила она себя. —
Ну, если он в самом деле чувствует, почему же не сказать?.. Однако как же это, вдруг, едва познакомился… Этого никто другой ни за что не сказал бы, увидя во второй, в третий раз женщину; да никто и не почувствовал бы
так скоро любви. Это только Обломов мог…»
«
Ну, пора… вот настоящая минута. — Сердце
так и стучало у ней. — Не могу, Боже мой!»
—
Ну,
так заплати же мне теперь, по крайней мере, за извозчика, — приставал Тарантьев, — три целковых.
—
Ну, за что это наказал меня Господь сегодня? — прошептал Захар, вздохнув
так, что у него приподнялись даже плечи.
— Ах, нет! Ты все свое! Как не надоест! Что
такое я хотела сказать?..
Ну, все равно, после вспомню. Ах, как здесь хорошо: листья все упали, feuilles d’automne [осенние листья (фр.).] — помнишь Гюго? Там вон солнце, Нева… Пойдем к Неве, покатаемся в лодке…
—
Ну,
так не скажу, — сказала она.
Вот я и не приспособился к делу, а сделался просто барином, а вы приспособились:
ну,
так решите же, как изворотиться.
—
Ну, Илья?! — сказал он наконец, но
так строго,
так вопросительно, что Обломов смотрел вниз и молчал. — Стало быть, «никогда»?
— Ужели?
Так это правда? — спросил Обломов, —
ну, что ж она?
— Вот набрел на находку.
Ну, знаешь что, кум, ведь это все равно, что имя под большим делом подписать, ей-богу
так!
—
Ну, вот он к сестре-то больно часто повадился ходить. Намедни часу до первого засиделся, столкнулся со мной в прихожей и будто не видал.
Так вот, поглядим еще, что будет, да и того… Ты стороной и поговори с ним, что бесчестье в доме заводить нехорошо, что она вдова: скажи, что уж об этом узнали; что теперь ей не выйти замуж; что жених присватывался, богатый купец, а теперь прослышал, дескать, что он по вечерам сидит у нее, не хочет.
—
Ну, прощай, — заключил Штольц, —
так я скажу Ольге, что летом мы увидим тебя, если не у нас,
так в Обломовке. Помни: она не отстанет!
—
Ну,
так что ж? Пусть ее думает!