— Не могу не сомневаться, —
перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все говорит. Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это?
— Не говори, не поминай! — торопливо
перебил его Обломов, — я и то вынес горячку, когда увидел, какая бездна лежит между мной и ею, когда убедился, что я не стою ее… Ах, Андрей! если ты любишь меня, не мучь, не поминай о ней: я давно указывал ей ошибку, она не хотела верить… право, я не очень виноват…
— Вы хотите, чтоб я не спала всю ночь? —
перебила она, удерживая его за руку и сажая на стул. — Хотите уйти, не сказав, что это… было, что я теперь, что я… буду. Пожалейте, Андрей Иваныч: кто же мне скажет? Кто накажет меня, если я стою, или… кто простит? — прибавила она и взглянула на него с такой нежной дружбой, что он бросил шляпу и чуть сам не бросился пред ней на колени.
Неточные совпадения
— Это от нечистоты, —
перебил Обломов. — Что ты все врешь!
— Не наберется, —
перебил барин, — не должно.
— Ну, посещайте Мездровых, —
перебил Волков, — там уж об одном говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи…
— Еще поскорее! Торопит, стало быть нужно. Это очень несносно — переезжать: с переездкой всегда хлопот много, — сказал Алексеев, — растеряют,
перебьют — очень скучно! А у вас такая славная квартира… вы что платите?
— Так двенадцать, а не шесть, —
перебил Обломов. — Совсем расстроил меня староста! Если оно и в самом деле так: неурожай да засуха, так зачем огорчать заранее?
— Постой, не
перебивай! — закричал Тарантьев. — Завтра переезжай на квартиру к моей куме, на Выборгскую сторону…
— Что-о? —
перебил Тарантьев. — А давно ли ты ходил со двора, скажи-ка? Давно ли ты был в театре? К каким знакомым ходишь? На кой черт тебе этот центр, позволь спросить!
— Ну, хорошо, хорошо, —
перебил Обломов, — ты вот теперь скажи, что мне с старостой делать?
— Впору; вот не впору! —
перебил Тарантьев. — А помнишь, я примеривал твой сюртук: как на меня сшит! Захар, Захар! Поди-ка сюда, старая скотина! — кричал Тарантьев.
— Как не оставалось? —
перебил Илья Ильич. — Я очень хорошо помню: вот какой кусок был…
— В ину пору раз десять взад и вперед сбегаешь, —
перебил Захар.
— Нет, ты погоди! —
перебил Обломов. — Ты понимаешь ли, что ты сделал? На вот, поставь стакан на стол и отвечай!
— Вот, вот этак же, ни дать ни взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот же лакей, что все
перебивал Захара, — ты, бывало, думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чертом» выругает!
— Да уж такого не сыщешь, —
перебил кучер и выдернул проворно совсем наружу торчавший из-под мышки Захара клочок рубашки.
— А ты не знаешь, —
перебил Штольц, — в Верхлёве пристань хотят устроить и предположено шоссе провести, так что и Обломовка будет недалеко от большой дороги, а в городе ярмарку учреждают…
— Климат такой, —
перебил Штольц. — Вон и у тебя лицо измято, а ты и не бегаешь, все лежишь.
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо
перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
— Да ты поэт, Илья! —
перебил Штольц.
— Каков? —
перебил Штольц. — Он как будто обиделся! Я рекомендую его как порядочного человека, а он спешит разочаровать на свой счет!
— Помилуй, Андрей, — живо
перебил Обломов, не давая ему договорить, — мне ничего не стоит сказать: «Ах! я очень рад буду, счастлив, вы, конечно, отлично поете… — продолжал он, обратясь к Ольге, — это мне доставит…» и т. д. Да разве это нужно?
— Что ты, с ума сошел? Я на днях поеду за границу, — с сердцем
перебил Обломов.
— За что ж вы упрекали меня сейчас, если сами соглашаетесь теперь со мной? —
перебил Обломов.
— За границу! —
перебил Тарантьев. — Это с этим немцем? Да где тебе, не поедешь!
— Что? —
перебил Тарантьев.
— Перестань, Захар! — строго
перебил Обломов.
— Я был, да вас не было, —
перебил Обломов.
— Отчего не может быть? — равнодушно
перебил Захар. — Дело обыкновенное — свадьба! Не вы одни, все женятся.
— Если б я знала, я бы попросила ее, —
перебила обиженным голосом Ольга, выпуская его руку из своей. — Я думала, что для тебя нет больше счастья, как побыть со мной.
— Не о браслете речь! —
перебил Обломов, — что ж потом?
— Правда, правда, —
перебил Иван Матвеевич. — А если наше дело состоится и Затертый поедет в деревню — магарыч будет!
Воспитание не такое — все молокососы
перебили: ломаются, читают да говорят по-французски…
— Сиди смирно! —
перебил Штольц, засмеявшись, — она весела, даже счастлива, велела кланяться тебе и хотела писать, но я отговорил, сказал, что это тебя взволнует.
— То есть не хочешь уметь, —
перебил Штольц. — Нет человека, который бы не умел чего-нибудь, ей-богу нет!
— То есть если б на его месте был другой человек, —
перебил Штольц, — нет сомнения, ваши отношения разыгрались бы в любовь, упрочились, и тогда… Но это другой роман и другой герой, до которого нам дела нет.
— Нет, нет, не говори! —
перебил Обломов. — Она сочтет меня бесчувственным, что я с радостью услыхал о ее замужестве.
— Правда, правда! —
перебил Обломов. — Бог знает, что я мелю… Кто ж, кто этот счастливец? Я и не спрошу.
— Любишь, что ли, хочешь ты сказать! Помилуй! —
перебил Обломов с принужденным смехом.
— Воскресят, ты думаешь? —
перебил Андрей.
— Ах, как это можно! —
перебил Обломов. — Послушай, Андрей! — вдруг прибавил он решительным, небывалым тоном, — не делай напрасных попыток, не уговаривай меня: я останусь здесь.