Неточные совпадения
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать
от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в
ужас.
— К святой, — сказал он. — Но сколько дела —
ужас! С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь.
От людей отвык совсем!
Хочется ему и в овраг сбегать: он всего саженях в пятидесяти
от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил глаза, хотел заглянуть, как в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял
ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа
от страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе у чудовища, или о медведе с деревянной ногой, который идет по селам и деревням отыскивать отрубленную у него натуральную ногу, — волосы ребенка трещали на голове
от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
Ничто не нарушало однообразия этой жизни, и сами обломовцы не тяготились ею, потому что и не представляли себе другого житья-бытья; а если б и смогли представить, то с
ужасом отвернулись бы
от него.
— Как что ж? Я тут спину и бока протер, ворочаясь
от этих хлопот. Ведь один: и то надо, и другое, там счеты сводить, туда плати, здесь плати, а тут перевозка! Денег выходит
ужас сколько, и сам не знаю куда! Того и гляди, останешься без гроша…
Ужели никогда не удастся взглянуть на оригиналы и онеметь
от ужаса, что ты стоишь перед произведением Микеланджело, Тициана и попираешь почву Рима?
Он с
ужасом побежал бы
от женщины, если она вдруг прожжет его глазами или сама застонет, упадет к нему на плечо с закрытыми глазами, потом очнется и обовьет руками шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
— Вот оно что! — с
ужасом говорил он, вставая с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. — Больше ничего тут нет и не было! Она готова была к воспринятию любви, сердце ее ждало чутко, и он встретился нечаянно, попал ошибкой… Другой только явится — и она с
ужасом отрезвится
от ошибки! Как она взглянет тогда на него, как отвернется… ужасно! Я похищаю чужое! Я — вор! Что я делаю, что я делаю? Как я ослеп! Боже мой!
— Что я наделал! — шептал он с
ужасом, взяв ее руку и стараясь оторвать
от лица.
— Уж не Сонечка ли? — спросил Обломов, с неподвижными
от ужаса глазами.
—
Ужас!
ужас! — твердил он, зажимая уши и убегая
от изумленных дворников. Прибавив к этим суммам тысячу с лишком рублей, которые надо было заплатить Пшеницыной, он,
от страха, не поспел вывести итога и только прибавил шагу и побежал к Ольге.
Обломов остановился. Он сам пришел в
ужас от этой грозной, безотрадной перспективы. Розы, померанцевые цветы, блистанье праздника, шепот удивления в толпе — все вдруг померкло.
— Вот что, Ольга, я думаю, — сказал он, — у меня все это время так напугано воображение этими
ужасами за тебя, так истерзан ум заботами, сердце наболело то
от сбывающихся, то
от пропадающих надежд,
от ожиданий, что весь организм мой потрясен: он немеет, требует хоть временного успокоения…
Он молчал и в
ужасе слушал ее слезы, не смея мешать им. Он не чувствовал жалости ни к ней, ни к себе; он был сам жалок. Она опустилась в кресло и, прижав голову к платку, оперлась на стол и плакала горько. Слезы текли не как мгновенно вырвавшаяся жаркая струя,
от внезапной и временной боли, как тогда в парке, а изливались безотрадно, холодными потоками, как осенний дождь, беспощадно поливающий нивы.
Она потупилась и молчала. А ему в душу пахнуло
ужасом от этих простых слов и еще более
от ее молчания.
Она
от ужаса даже вздрогнет, когда вдруг ей предстанет мысль о смерти, хотя смерть разом положила бы конец ее невысыхаемым слезам, ежедневной беготне и еженочной несмыкаемости глаз.
Штольц был глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью, в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее. Со дна души поднимался
ужас тогда только, когда он вспоминал, что Ольга была на волос
от гибели, что эта угаданная дорога — их два существования, слившиеся в одно, могли разойтись; что незнание путей жизни могло дать исполниться гибельной ошибке, что Обломов…