—
Видите свою ошибку, Вера: «с понятиями о любви», говорите вы, а дело в том, что любовь не понятие, а влечение, потребность, оттого она большею частию и слепа. Но я привязан к вам не слепо. Ваша красота, и довольно редкая — в этом Райский прав — да ум, да свобода понятий — и держат меня в плену долее, нежели со всякой другой!
— Тогда бедные путники
видят свою ошибку и, махнув рукой, говорят: «Э, да вы все Обломовы!» И затем начинается деятельная, неутомимая работа: рубят деревья, делают из них мост на болоте, образуют тропинку, бьют змей и гадов, попавшихся на ней, не заботясь более об этих умниках, об этих сильных натурах, Печориных и Рудиных, на которых прежде надеялись, которыми восхищались.
— Человек должен жить скромно, ничем не гордясь, не хвастаясь, но так, чтобы все, кто вокруг него, ясно
видели свои ошибки, свою глупость, жадность, а в его жизни — образец для себя.
Ужасно хоронить друга; но еще ужаснее
видеть свою ошибку в человеке, с которым делил душу, помыслы, это — кусок мяса, оторванный от сердца, горячий, кровавый.
Неточные совпадения
Но Алексей Александрович не чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия в правительственной деятельности, яснее чем прежде
видел теперь недостатки и
ошибки в деятельности других и считал
своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после
своей разлуки с женой он начал писать
свою первую записку о новом суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
— Нисколько, — сказал он, — позволь. Ты не можешь
видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно
свое мнение. — Опять он осторожно улыбнулся
своею миндальною улыбкой. — Я начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была
ошибка, положим.
Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он
увидел, что вместо того, что он хотел сделать, то есть предостеречь
свою жену от
ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то стеной.
— Я бы не была с ним счастлива: я не забыла бы прежнего человека никогда и никогда не поверила бы новому человеку. Я слишком тяжело страдала, — шептала она, кладя щеку
свою на руку бабушки, — но ты
видела меня, поняла и спасла… ты — моя мать!.. Зачем же спрашиваешь и сомневаешься? Какая страсть устоит перед этими страданиями? Разве возможно повторять такую
ошибку!.. Во мне ничего больше нет… Пустота — холод, и если б не ты — отчаяние…
Вглядываясь в ткань
своей собственной и всякой другой жизни, глядя теперь в только что початую жизнь Веры, он яснее
видел эту игру искусственных случайностей, какие-то блуждающие огни злых обманов, ослеплений, заранее расставленных пропастей, с промахами,
ошибками, и рядом — тоже будто случайные исходы из запутанных узлов…