Неточные совпадения
«Что такое
Вера?» — сделал он себе
вопрос и зевнул.
Его отвлекали, кроме его труда, некоторые знакомства в городе, которые он успел сделать. Иногда он обедывал у губернатора, даже был с Марфенькой, и с
Верой на загородном летнем празднике у откупщика, но, к сожалению Татьяны Марковны, не пленился его дочерью, сухо ответив на ее
вопросы о ней, что она «барышня».
Он опять подкарауливал в себе подозрительные взгляды, которые бросал на
Веру, раз или два он спрашивал у Марины, дома ли барышня, и однажды, не заставши ее в доме, полдня просидел у обрыва и, не дождавшись, пошел к ней и спросил, где она была, стараясь сделать
вопрос небрежно.
— Это ты что затеял, Борюшка? — приступила было она к нему и осыпала его упреками, закидала
вопросами — но он отделался от нее и пошел к
Вере.
Его поглотили соображения о том, что письмо это было ответом на его
вопрос: рада ли она его отъезду! Ему теперь дела не было, будет ли от этого хорошо
Вере или нет, что он уедет, и ему не хотелось уже приносить этой «жертвы».
— Не запирайся,
Вера! что ж, это естественно. На этот
вопрос я скажу тебе, что это от тебя зависит.
— А заметили ли вы, что
Вера с некоторых пор как будто… задумчива? — нерешительно спросил Райский, в надежде, не допытается ли как-нибудь от бабушки разрешения своего мучительного «
вопроса» о синем письме.
Не только Райский, но и сама бабушка вышла из своей пассивной роли и стала исподтишка пристально следить за
Верой. Она задумывалась не на шутку, бросила почти хозяйство, забывала всякие ключи на столах, не толковала с Савельем, не сводила счетов и не выезжала в поле. Пашутка не спускала с нее, по обыкновению, глаз, а на
вопрос Василисы, что делает барыня, отвечала: «Шепчет».
— Что ты хочешь сказать этими
вопросами,
Вера? Может быть, я говорил и многим, но никогда так искренно…
Вера была тоже не весела. Она закутана была в большой платок и на
вопрос бабушки, что с ней, отвечала, что у ней был ночью озноб.
Райский погружен был в свой новый «
вопрос» о разговоре
Веры из окна и продолжал идти.
— Ах,
Вера! — сказал он с досадой, — вы все еще, как цыпленок, прячетесь под юбки вашей наседки-бабушки: у вас ее понятия о нравственности. Страсть одеваете в какой-то фантастический наряд, как Райский… Чем бы прямо от опыта допроситься истины… и тогда поверили бы… — говорил он, глядя в сторону. — Оставим все прочие
вопросы — я не трогаю их. Дело у нас прямое и простое, мы любим друг друга… Так или нет?
Когда они входили в ворота, из калитки вдруг вышел Марк. Увидя их, он едва кивнул Райскому, не отвечая на его
вопрос: «Что Леонтий?» — и, почти не взглянув на
Веру, бросился по переулку скорыми шагами.
Но Козлов не слыхал
вопроса, сел на постель и повесил голову.
Вера шепнула Райскому, что ей тяжело видеть Леонтья Ивановича, и они простились с ним.
— Какие тут еще сомнения,
вопросы, тайны! — сказал он и опять захохотал, качаясь от смеха взад и вперед. — Статуя! чистота! красота души!
Вера — статуя! А он!.. И пальто, которое я послал «изгнаннику», валяется у беседки! и пари свое он взыскал с меня, двести двадцать рублей да прежних восемьдесят… да, да! это триста рублей!.. Секлетея Бурдалахова!
Но хитрая и умная барыня не дала никакого другого хода этим
вопросам, и они выглянули у ней только из глаз, и на минуту.
Вера, однако, прочла их, хотя та переменила взгляд сомнения на взгляд участия. Прочла и Татьяна Марковна.
Вера была равнодушна к этим
вопросам, а Татьяна Марковна нет. Она вдруг поникла головой и стала смотреть в пол.
На
вопрос, «о чем бабушка с
Верой молчат и отчего первая ее ни разу не побранила, что значило — не любит», Татьяна Марковна взяла ее за обе щеки и задумчиво, со вздохом, поцеловала в лоб. Это только больше опечалило Марфеньку.
«…и потому еще, что я сам в горячешном положении. Будем счастливы,
Вера! Убедись, что вся наша борьба, все наши нескончаемые споры были только маской страсти. Маска слетела — и нам спорить больше не о чем.
Вопрос решен. Мы, в сущности, согласны давно. Ты хочешь бесконечной любви: многие хотели бы того же, но этого не бывает…»
— Погоди,
Вера! — шептал он, не слыхав ее
вопроса и не спуская с нее широкого, изумленного взгляда. — Сядь вот здесь, — так! — говорил он, усаживая ее на маленький диван.
Тут кончались его мечты, не смея идти далее, потому что за этими и следовал естественный
вопрос о том, что теперь будет с нею? Действительно ли кончилась ее драма? Не опомнился ли Марк, что он теряет, и не бросился ли догонять уходящее счастье? Не карабкается ли за нею со дна обрыва на высоту? Не оглянулась ли и она опять назад? Не подали ли они друг другу руки навсегда, чтоб быть счастливыми, как он, Тушин, и как сама
Вера понимают счастье?
Стало быть, он мучился теми же сомнениями и тем же
вопросом, который точно укусил Татьяну Марковну прямо в сердце, когда
Вера показала ей письма.
Неточные совпадения
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями
вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной
веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
Раскольников, говоря это, хоть и смотрел на Соню, но уж не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге. (Действительно, он слишком долго ни с кем не говорил!) Соня поняла, что этот мрачный катехизис [Катехизис — краткое изложение христианского вероучения в виде
вопросов и ответов.] стал его
верой и законом.
Он видел, что «общественное движение» возрастает; люди как будто готовились к парадному смотру, ждали, что скоро чей-то зычный голос позовет их на Красную площадь к монументу бронзовых героев Минина, Пожарского, позовет и с Лобного места грозно спросит всех о символе
веры. Все горячее спорили, все чаще ставился
вопрос:
Заседали у
Веры Петровны, обсуждая очень трудные
вопросы о борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин с недоумением, не совсем лестным для этих людей и для матери, убеждался, что она в обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной в практических
вопросах. Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы о ближних,
Вера Петровна говорила в нос, охлаждающим тоном:
В простых, ленивых
вопросах о Варавке, о
Вере Петровне Клим не различал ничего подозрительного.