Неточные совпадения
— Что делать? — повторил он. — Во-первых, снять эту портьеру с окна, и с жизни тоже, и смотреть на
все открытыми
глазами, тогда поймете вы, отчего те старики полиняли и лгут вам, обманывают вас бессовестно из своих позолоченных рамок…
Бабушка с княгиней пила кофе, Райский смотрел на комнаты, на портреты, на мебель и на весело глядевшую в комнаты из сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок: слушал, как
во всех комнатах попеременно пробили с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини, с белой розой в волосах, с румянцем, живыми
глазами, и сравнивал с оригиналом.
— Как, Софья Николаевна? Может ли быть? — говорил Аянов, глядя
во все широкие
глаза на портрет. — Ведь у тебя был другой; тот, кажется, лучше: где он?
— Какая тайна? Что вы! — говорила она, возвышая голос и делая большие
глаза. — Вы употребляете
во зло права кузена — вот в чем и
вся тайна. А я неосторожна тем, что принимаю вас
во всякое время, без тетушек и папа…
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих
глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра
во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно
все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три сына:
всё собирают мужчин к себе по вечерам, таких же, как сами, пьют да в карты играют. А наутро
глаза у
всех красные. У Чеченина сын приехал в отпуск и с самого начала объявил, что ему надо приданое
во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и
все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
Она засмеялась своей широкой улыбкой
во весь рот,
глаза блеснули, как у кошки, и она, далеко вскинув ноги, перескочила через плетень, юбка задела за сучок. Она рванула ее, засмеялась опять и, нагнувшись, по-кошачьи, промчалась между двумя рядами капусты.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже
во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко
всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и
глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
— Люди! — крикнула она, хлопнув в ладони, выпрямившись
во весь рост и сверкая
глазами.
Но та пресмыкалась по двору взад и вперед, как ящерица, скользя бедром, то с юбками и утюгом, то спасаясь от побоев Савелья — с воем или с внезапной, широкой улыбкой
во все лицо, — и как избегала брошенного мужем вслед ей кирпича или полена, так избегала и вопросов Райского. Она воротила лицо в сторону, завидя его, потупляла свои желтые, бесстыжие
глаза и смотрела, как бы шмыгнуть мимо его подальше.
Райский не мог в ее руках повернуть головы, он поддерживал ее затылок и шею: римская камея лежала у него на ладони
во всей прелести этих молящих
глаз, полуоткрытых, горячих губ…
Трепет и мерцание проявлялись реже, недоверчивых и недовольных взглядов незаметно, а в лице,
во всей ее фигуре была тишина, невозмутимый покой, в
глазах появлялся иногда луч экстаза, будто она черпнула счастья. Райский заметил это.
«Какая красота, какая гармония —
во всей этой фигуре! Она страшна, гибельна мне!» — думал он, стоя как вкопанный, и не мог оторвать
глаз от стройной, неподвижной фигуры Веры, облитой лунным светом.
У ней
глаза горели, как звезды, страстью. Ничего злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах,
во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
«А отчего у меня до сих пор нет ее портрета кистью? — вдруг спросил он себя, тогда как он, с первой же встречи с Марфенькой, передал полотну ее черты, под влиянием первых впечатлений, и черты эти вышли говорящи, „в портрете есть правда, жизнь, верность
во всем… кроме плеча и рук“, — думал он. А портрета Веры нет; ужели он уедет без него!.. Теперь ничто не мешает, страсти у него нет, она его не убегает… Имея портрет, легче писать и роман: перед
глазами будет она, как живая…
Она куталась в плед, чтоб согреться, и взглядывала по временам на Райского, почти не замечая, что он делает, и
все задумывалась, задумывалась, и казалось, будто в
глазах ее отражалось течение
всей ее молодой, но уже глубоко взволнованной и еще не успокоенной жизни, жажда покоя, тайные муки и робкое ожидание будущего, —
все мелькало
во взгляде.
Неточные совпадения
Новый ходок, Пахомыч, взглянул на дело несколько иными
глазами, нежели несчастный его предшественник. Он понял так, что теперь самое верное средство — это начать
во все места просьбы писать.
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не огромный, но и не слишком малый, сохранял пропорциональность
во всех частях тела и лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями.
Глаза у него должны быть серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников
во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова. Что происходило между ними — это для
всех осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными
глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги
во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил
глаза, и потом
всё закрылось стеной.
Во всем, что он писал и написал, он видел режущие ему
глаза недостатки, происходившие от неосторожности, с которою он снимал покровы, и которых он теперь уже не мог исправить, не испортив
всего произведения.