Неточные совпадения
В другой вечер он увидел ее далеко,
в театре,
в третий
раз опять на вечере, потом на улице — и всякий
раз картина оставалась верна себе,
в блеске и красках.
— А
другие, а все? — перебил он, — разве так живут? Спрашивали ли вы себя, отчего они терзаются, плачут, томятся, а вы нет? Отчего
другим по три
раза в день приходится тошно жить на свете, а вам нет? Отчего они мечутся, любят и ненавидят, а вы нет!..
— Все собрались, тут пели, играли
другие, а его нет; maman два
раза спрашивала, что ж я, сыграю ли сонату? Я отговаривалась, как могла, наконец она приказала играть: j’avais le coeur gros [на сердце у меня было тяжело (фр.).] — и села за фортепиано. Я думаю, я была бледна; но только я сыграла интродукцию, как вижу
в зеркале — Ельнин стоит сзади меня… Мне потом сказали, что будто я вспыхнула: я думаю, это неправда, — стыдливо прибавила она. — Я просто рада была, потому что он понимал музыку…
— Не все мужчины — Беловодовы, — продолжал он, — не побоится
друг ваш дать волю сердцу и языку, а услыхавши
раз голос сердца, пожив
в тишине, наедине — где-нибудь
в чухонской деревне, вы ужаснетесь вашего света.
В самом деле ей нечего было ужасаться и стыдиться: граф Милари был у ней
раз шесть, всегда при
других, пел, слушал ее игру, и разговор никогда не выходил из пределов обыкновенной учтивости, едва заметного благоухания тонкой и покорной лести.
Вон
другой знакомый, Егор, зубоскал, напрасно
в третий
раз силится вскочить верхом на лошадь, та не дается; горничные,
в свою очередь, скалят над ним зубы.
Уж у Уленьки не
раз скалились зубы на его фигуру и рассеянность, но товарищи, особенно Райский, так много наговорили ей хорошего о нем, что она ограничивалась только своим насмешливым наблюдением, а когда не хватало терпения, то уходила
в другую комнату разразиться смехом.
— Так? Угадала? — говорила она. — Я еще
в первый
раз заметила, que nous nous entendons! [что мы понимаем
друг друга! (фр.)] Эти два взгляда — помните? Voilà, voilà, tenez… [Вот, вот… (фр.).] этот самый! о, я угадываю его…
Возьми самое вялое создание, студень какую-нибудь, вон купчиху из слободы, вон самого благонамеренного и приличного чиновника, председателя, — кого хочешь: все непременно чувствовали, кто
раз, кто больше — смотря по темпераменту, кто тонко, кто грубо, животно — смотря по воспитанию, но все испытали раздражение страсти
в жизни, судорогу, ее муки и боли, это самозабвение, эту
другую жизнь среди жизни, эту хмельную игру сил… это блаженство!..
Татьяна Марковна разделяла со многими
другими веру
в печатное слово вообще, когда это слово было назидательно, а на этот
раз,
в столь близком ее сердцу деле, она поддалась и некоторой суеверной надежде на книгу, как на какую-нибудь ладанку или нашептыванье.
Но их убивало сознание, что это последнее свидание, последний
раз, что через пять минут они будут чужие
друг другу навсегда. Им хотелось задержать эти пять минут, уложить
в них все свое прошлое — и — если б можно было — заручиться какой-нибудь надеждой на будущее! Но они чувствовали, что будущего нет, что впереди ждала неизбежная, как смерть, одна разлука!
— Что за мысль, Борис! какая теперь красота! на что я стала похожа? Василиса говорит, что
в гроб краше кладут… Оставь до
другого раза…
— Ты ничего не понимаешь
в своей красоте: ты — chef-d’oeuvre! Нельзя откладывать до
другого раза. Смотри, у меня волосы поднимаются, мурашки бегают… сейчас слезы брызнут… Садись, — пройдет, и все пропало!
Неточные совпадения
Одно плохо: иной
раз славно наешься, а
в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Хлестаков. Это правда. Я, признаюсь, сам люблю иногда заумствоваться: иной
раз прозой, а
в другой и стишки выкинутся.
Бросились они все
разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на
другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили
друг против дружки и
в одиночку и стена на стену, и всего больше страдал от этой ненависти город, который очутился как
раз посередке между враждующими лагерями.
На первый
раз разговор не имел
других последствий, но мысль о поросячьих духах глубоко запала
в душу предводителя.