Неточные совпадения
— Ах, ma soeur! [сестрица (фр.).] два
слова, — обратился он
к старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоляющим видом, что-то говорил ей.
— Не приходилось вам обрадоваться, броситься
к нему, не найти
слов, когда он войдет вот сюда!..
К удивлению его, Райский сказал ему от
слова до
слова, что он говорил.
— Разве я тебе не говорила? Это председатель палаты, важный человек: солидный, умный, молчит все; а если скажет, даром
слов не тратит. Его все боятся в городе: что он сказал, то и свято. Ты приласкайся
к нему: он любит пожурить…
— Повезу его
к ней: сам оригинал оценит лучше. Семен Семеныч! от вас я надеялся хоть приветливого
слова: вы, бывало, во всем моем труде находили что-нибудь, хоть искру жизни…
— За
словом в карман не пойдет! — сказал Козлов. — На каком же условии? Говори! — обратился он
к Райскому.
Любила, чтоб
к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она
к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного
слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
— Да, да; правда? Oh, nous nous convenons! [О, как мы подходим друг
к другу! (фр.)] Что касается до меня, я умею презирать свет и его мнения. Не правда ли, это заслуживает презрения? Там, где есть искренность, симпатия, где люди понимают друг друга, иногда без
слов, по одному такому взгляду…
Он дал себе
слово объяснить, при первом удобном случае, окончательно вопрос, не о том, что такое Марфенька: это было слишком очевидно, а что из нее будет, — и потом уже поступить в отношении
к ней, смотря по тому, что окажется после объяснения. Способна ли она
к дальнейшему развитию или уже дошла до своих геркулесовых столпов?
Чем он больше старался об этом, тем сильнее,
к досаде его, проглядывало мелочное и настойчивое наблюдение за каждым ее шагом, движением и
словом. Иногда он и выдержит себя минуты на две, но любопытство мало-помалу раздражит его, и он бросит быстрый полувзгляд исподлобья — все и пропало. Он уж и не отводит потом глаз от нее.
Он за стенами как будто слышал ее голос и бессознательно соображал и предвидел ее
слова и поступки. Он в несколько дней изучил ее привычки, вкусы, некоторые склонности, но все это относилось пока
к ее внешней и домашней жизни.
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу
к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое
слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Он держал крепко
слово: не ходил
к ней, виделся с ней только за обедом, мало говорил и вовсе не преследовал.
«Я кругом виновата, милая Наташа, что не писала
к тебе по возвращении домой: по обыкновению, ленилась, а кроме того, были другие причины, о которых ты сейчас узнаешь. Главную из них ты знаешь — это (тут три
слова были зачеркнуты)… и что иногда не на шутку тревожит меня. Но об этом наговоримся при свидании.
Райский пришел
к себе и начал с того, что списал письмо Веры
слово в
слово в свою программу, как материал для характеристики. Потом он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.
В это время вошел Райский, в изящном неглиже, совсем оправившийся от прогулки. Он видел взгляд Веры, обращенный
к Тушину, и слышал ее последние
слова.
А ничего этого не было. Вера явилась тут еще в новом свете. В каждом ее взгляде и
слове, обращенном
к Тушину, Райский заметил прежде всего простоту, доверие, ласку, теплоту, какой он не заметил у ней в обращении ни с кем, даже с бабушкой и Марфенькой.
Он и сам было испугался своих
слов, но вдруг прижал ее руку
к губам и осыпал ее поцелуями.
Викентьев сдержал
слово. На другой день он привез
к Татьяне Марковне свою мать и, впустив ее в двери, сам дал «стречка», как он говорил, не зная, что будет, и сидел, как на иголках, в канцелярии.
Вера долго ходила взволнованная по саду и мало-помалу успокоилась. В беседке она увидела Марфеньку и Викентьева и быстро пошла
к ним. Она еще не сказала ни
слова Марфеньке после новости, которую узнала утром.
— За
словом в карман не ходите: умница! С вами не скучно. Если б еще
к этому…
— Ужели он не поймет этого никогда и не воротится — ни сюда…
к этой вечной правде… ни ко мне,
к правде моей любви? — шептали ее губы. — Никогда! какое ужасное
слово!
Она, не глядя на него, принимала его руку и, не говоря ни
слова, опираясь иногда ему на плечо, в усталости шла домой. Она пожимала ему руку и уходила
к себе.
Вера вечером пришла
к ужину, угрюмая, попросила молока, с жадностью выпила стакан и ни с кем не сказала ни
слова.
На другой день
к вечеру он получил коротенький ответ от Веры, где она успокоивала его, одобряя намерение его уехать, не повидавшись с ней, и изъявила полную готовность помочь ему победить страсть (
слово было подчеркнуто) — и для того она сама, вслед за отправлением этой записки, уезжает в тот же день, то есть в пятницу, опять за Волгу. Ему же советовала приехать проститься с Татьяной Марковной и со всем домом, иначе внезапный отъезд удивил бы весь город и огорчил бы бабушку.
Вот тебе и драма, любезный Борис Павлович: годится ли в твой роман? Пишешь ли ты его? Если пишешь, то сократи эту драму в двух следующих
словах. Вот тебе ключ, или «le mot de l’enigme», [ключ
к загадке (фр.).] — как говорят здесь русские люди, притворяющиеся не умеющими говорить по-русски и воображающие, что говорят по-французски.
Но последние ее
слова, этот грубо-кокетливый вызов, обращенный прямо
к нему и на него, заставили его подумать и о своей защите, напомнили ему о его собственной борьбе и о намерении бежать.
Он боялся сказать
слово, боялся пошевелиться, стоял, сложив руки назад, прислонясь
к дереву. Она ходила взад и вперед торопливыми, неровными шагами. Потом остановилась и перевела дух.
Но если б даже она и возвратила ему его
слово и он поверил бабушке все свои догадки и подозрения насчет Веры, повело ли бы это
к желаемому исходу?
Вера не вынесла бы грубой неволи и бежала бы от бабушки, как убегала за Волгу от него, Райского,
словом — нет средств! Вера выросла из круга бабушкиной опытности и морали, думал он, и та только раздражит ее своими наставлениями или, пожалуй, опять заговорит о какой-нибудь Кунигунде — и насмешит. А Вера потеряет и последнюю искру доверия
к ней.
Средство или ключ
к ее горю, если и есть — в руках самой Веры, но она никому не вверяет его, и едва теперь только, когда силы изменяют, она обронит намек,
слово, и опять в испуге отнимет и спрячется. Очевидно — она не в силах одна рассечь своего гордиева узла, а гордость или привычка жить своими силами — хоть погибать, да жить ими — мешает ей высказаться!
Там бумажка с
словами: «
К этому ко всему, — читала она, — имею честь присовокупить самый драгоценный подарок! лучшего моего друга — самого себя. Берегите его. Ваш ненаглядный Викентьев».
Она поручила свое дитя Марье Егоровне, матери жениха, а последнему довольно серьезно заметила, чтобы он там, в деревне, соблюдал тонкое уважение
к невесте и особенно при чужих людях, каких-нибудь соседях, воздерживался от той свободы, которою он пользовался при ней и своей матери, в обращении с Марфенькой, что другие, пожалуй, перетолкуют иначе —
словом, чтоб не бегал с ней там по рощам и садам, как здесь.
Между тем, отрицая в человеке человека — с душой, с правами на бессмертие, он проповедовал какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления
к лучшему порядку,
к благородным целям, не замечая, что все это делалось ненужным при том, указываемом им, случайном порядке бытия, где люди, по его
словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтоб завтра дать место другому такому же столбу.
До Веры дошло неосторожное
слово — бабушка слегла! Она сбросила с себя одеяло, оттолкнула Наталью Ивановну и хотела идти
к ней. Но Райский остановил ее, сказавши, что Татьяна Марковна погрузилась в крепкий сон.
Обе головы покоились рядом, и ни Вера, ни бабушка не сказали больше ни
слова. Они тесно прижались друг
к другу и
к утру заснули в объятиях одна другой.
И она, и Вера — обе привязались
к Райскому. Простота его души, мягкость, искренность, глядевшая из каждого
слова, и откровенность, простертая до болтливости, наконец игра фантазии — все это несколько утешало и развлекало и ту, и другую.
Райский также привязался
к ним обеим, стал их другом. Вера и бабушка высоко поднялись в его глазах, как святые, и он жадно ловил каждое
слово, взгляд, не зная, перед кем умиляться, плакать.
Все обращение его с нею приняло характер глубокого, нежного почтения и сдержанной покорности. Возражения на ее
слова, прежняя комическая война с ней — уступили место изысканному уважению
к каждому ее
слову, желанию и намерению. Даже в движениях его появилась сдержанность, почти до робости.
Она задумалась, что сказать. Потом взяла карандаш и написала те же две строки, которые сказала ему на
словах, не прибавив ничего
к прежде сказанным
словам.
Из глаз его выглядывало уныние, в ее разговорах сквозило смущение за Веру и участие
к нему самому. Они говорили, даже о простых предметах, как-то натянуто, но
к обеду взаимная симпатия превозмогла, они оправились и глядели прямо друг другу в глаза, доверяя взаимным чувствам и характерам. Они даже будто сблизились между собой, и в минуты молчания высказывали один другому глазами то, что могли бы сказать о происшедшем
словами, если б это было нужно.
Марк молча ходил взад и вперед по лужайке и, при последних
словах, подошел
к Тушину.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни
слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась
к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
В городе вообще ожидали двух событий: свадьбы Марфеньки с Викентьевым, что и сбылось, — и в перспективе свадьбы Веры с Тушиным. А тут вдруг, против ожидания, произошло что-то непонятное. Вера явилась на минуту в день рождения сестры, не сказала ни с кем почти
слова и скрылась с Тушиным в сад, откуда ушла
к себе, а он уехал, не повидавшись с хозяйкой дома.
— Вижу, Иван Иванович, и верю, что вы говорите не на ветер. Оттого и вырвалось у меня это
слово; не принимайте его слишком горячо
к сердцу — я сама боюсь…