Неточные совпадения
— Все это лишнее, ненужное, cousin! — сказала она, — ничего этого нет. Предок
не любуется
на меня, и ореола нет, а я любуюсь
на вас и долго
не поеду в драму: я вижу сцену здесь,
не трогаясь с
места… И знаете, кого вы напоминаете мне? Чацкого…
Нарисовав эту головку, он уже
не знал предела гордости. Рисунок его выставлен с рисунками старшего класса
на публичном экзамене, и учитель мало поправлял, только кое-где слабые
места покрыл крупными, крепкими штрихами, точно железной решеткой, да в волосах прибавил три, четыре черные полосы, сделал по точке в каждом глазу — и глаза вдруг стали смотреть точно живые.
Татьяна Марковна любила видеть открытое
место перед глазами, чтоб
не походило
на трущобу, чтоб было солнышко да пахло цветами.
У него воображение было раздражено: он невольно ставил
на месте героя себя; он глядел
на нее то смело, то стоял мысленно
на коленях и млел, лицо тоже млело. Она взглянула
на него раза два и потом боялась или
не хотела глядеть.
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла, вон они,
на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать, увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все
места, где находила сходство… как ты и я… любили… Ох, устала,
не могу говорить… — Она остановилась, смочила языком горячие губы. — Дай мне пить, вон там,
на столе!
«Ничего больше
не надо для счастья, — думал он, — умей только остановиться вовремя,
не заглядывать вдаль. Так бы сделал другой
на моем
месте. Здесь все есть для тихого счастья — но… это
не мое счастье!» Он вздохнул. «Глаза привыкнут… воображение устанет, — и впечатление износится… иллюзия лопнет, как мыльный пузырь, едва разбудив нервы!..»
Полноводье еще
не сбыло, и река завладела плоским прибрежьем, а у крутых берегов шумливо и кругами омывали подножия гор. В разных
местах, незаметно, будто
не двигаясь, плыли суда. Высоко
на небе рядами висели облака.
Все более или менее обманулись в мечтах. Кто хотел воевать, истреблять род людской,
не успел вернуться в деревню, как развел кучу подобных себе и осовел
на месте, погрузясь в толки о долгах в опекунский совет, в карты, в обеды.
Прочими книгами в старом доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или
не читала, и ставила опять
на свое
место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги
на попечение Леонтия.
— Если послушать ее, — продолжала Ульяна Андреевна, — так все сиди
на месте,
не повороти головы,
не взгляни ни направо, ни налево, ни с кем слова
не смей сказать: мастерица осуждать! А сама с Титом Никонычем неразлучна: тот и днюет и ночует там…
— Помилуй, Леонтий; ты ничего
не делаешь для своего времени, ты пятишься, как рак. Оставим римлян и греков — они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг
на спящие улицы, сады и дома). Будем превращать эти обширные кладбища в жилые
места, встряхивать спящие умы от застоя!
—
Не я, барыня, дай Бог околеть мне
на этом
месте…
Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, — там опасение, страх лишиться хлеба,
места положили бы какую-нибудь узду
на ее склонности. Но в ее обеспеченном состоянии крепостной дворовой девки узды
не существовало.
Марина была
не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников:
не то скользящий быстро по предметам, ни
на чем
не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз,
не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая
место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Он бы уже соскучился в своей Малиновке, уехал бы искать в другом
месте «жизни», радостно захлебываться ею под дыханием страсти или
не находить, по обыкновению, ни в чем примирения с своими идеалами, страдать от уродливостей и томиться мертвым равнодушием ко всему
на свете.
Он
не сидел,
не стоял
на месте, то совался к бабушке, то бежал к Марфеньке и силился переговорить обеих. Почти в одну и ту же минуту лицо его принимало серьезное выражение, и вдруг разливался по нем смех и показывались крупные белые зубы,
на которых, от торопливости его говора или от смеха, иногда вскакивал и пропадал пузырь.
Такие девочки
не переводились у Бережковой. Если девочка вырастала, ее употребляли
на другую, серьезную работу, а
на ее
место брали из деревни другую,
на побегушки, для мелких приказаний.
Воображение может
на минуту увлечься, но ум и чувство
не удовлетворятся такой красотой: ее
место в гареме.
Марфенька
не сидела
на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц.
А у Веры именно такие глаза: она бросит всего один взгляд
на толпу, в церкви,
на улице, и сейчас увидит, кого ей нужно, также одним взглядом и
на Волге она заметит и судно, и лодку в другом
месте, и пасущихся лошадей
на острове, и бурлаков
на барке, и чайку, и дымок из трубы в дальней деревушке. И ум, кажется, у ней был такой же быстрый, ничего
не пропускающий, как глаза.
Но она и вида
не показывает, что замечает его желание проникнуть ее тайны, и если у него вырвется намек — она молчит, если в книге идет речь об этом, она слушает равнодушно, как Райский голосом ни напирает
на том
месте.
Боже, зачем я
не на вашем
месте!..
— Вам ничего
не сделают: вы в милости у его превосходительства, — продолжал Марк, — да и притом
не высланы сюда
на житье. А меня за это упекут куда-нибудь в третье
место: в двух уж я был. Мне бы все равно в другое время, а теперь… — задумчиво прибавил он, — мне бы хотелось остаться здесь…
на неопределенное время…
Она сидела в своей красивой позе, напротив большого зеркала, и молча улыбалась своему гостю, млея от удовольствия. Она
не старалась ни приблизиться, ни взять Райского за руку,
не приглашала сесть ближе, а только играла и блистала перед ним своей интересной особой, нечаянно показывала «ножки» и с улыбкой смотрела, как действуют
на него эти маневры. Если он подходил к ней, она прилично отодвигалась и давала ему подле себя
место.
— О,
не клянитесь! — вдруг встав с
места, сказала она с пафосом и зажмуриваясь, — есть минуты, страшные в жизни женщины… Но вы великодушны!.. — прибавила, опять томно млея и клоня голову
на сторону, — вы
не погубите меня…
Он остолбенел и даже зашатался
на месте. А она
не выпускала его шеи из объятий, обдавала искрами глаз, любуясь действием поцелуя.
Она махала ему, чтобы шел скорее, и ждала
на месте, следя, идет ли он. А когда он повернул за угол аллеи и потом проворно вернулся назад, чтобы еще сказать ей что-то, ее уже
не было.
Тут был и Викентьев. Ему
не сиделось
на месте, он вскакивал, подбегал к Марфеньке, просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом, обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
— Если хотите, расстанемтесь, вот теперь же… — уныло говорил он. — Я знаю, что будет со мной: я попрошусь куда-нибудь в другое
место, уеду в Петербург,
на край света, если мне скажут это —
не Татьяна Марковна,
не маменька моя — они, пожалуй, наскажут, но я их
не послушаю, — а если скажете вы. Я сейчас же с этого
места уйду и никогда
не ворочусь сюда! Я знаю, что уж любить больше в жизни никогда
не буду… ей-богу,
не буду… Марфа Васильевна!
Райский,
не сказавши никому ни слова в доме, ушел после обеда
на Волгу, подумывая незаметно пробраться
на остров, и высматривал
место поудобнее, чтобы переправиться через рукав Волги. Переправы тут
не было, и он глядел вокруг,
не увидит ли какого-нибудь рыбака.
Вдруг он услышал, что в старом доме отворяется окно. Он взглянул вверх, но окно, которое отворилось, выходило
не к саду, а в поле, и он поспешил в беседку из акаций, перепрыгнул через забор и попал в лужу, но остался
на месте,
не шевелясь.
Не кисни
на одном
месте, как улитка, и
не вешайся
на одном сучке.
Он старался оправдать загадочность ее поведения с ним, припоминая свой быстрый натиск: как он вдруг предъявил свои права
на ее красоту, свое удивление последней, поклонение, восторги, вспоминал, как она сначала небрежно, а потом энергически отмахивалась от его настояний, как явно смеялась над его страстью,
не верила и
не верит ей до сих пор, как удаляла его от себя, от этих
мест, убеждала уехать, а он напросился остаться!
— Неудивительно, что вы соскучились, — заметил губернатор, — сидя
на одном
месте, удаляясь от общества… Нужно развлечение… Вот
не хотите ли со мной прокатиться? Я послезавтра отправляюсь осматривать губернию…
— Пойдемте, пойдемте, что за смотр такой —
не люблю!.. — живо говорила она, едва стоя
на месте.
Она говорила бойко, развязно, трогая его за плечо,
не стояла
на месте от нетерпения, ускоряла шаг.
И оба встали с
места, оба бледные, стараясь
не глядеть друг
на друга. Она искала, при слабом, проницавшем сквозь ветви лунном свете, свою мантилью. Руки у ней дрожали и брали
не то, что нужно. Она хваталась даже за ружье.
Он крался, как вор, ощупью, проклиная каждый хрустнувший сухой прут под ногой,
не чувствуя ударов ветвей по лицу. Он полз наудачу,
не зная
места свиданий. От волнения он садился
на землю и переводил дух.
Он хотел плюнуть с обрыва — и вдруг окаменел
на месте. Против его воли, вопреки ярости, презрению, в воображении — тихо поднимался со дна пропасти и вставал перед ним образ Веры, в такой обольстительной красоте, в какой он
не видал ее никогда!
Между тем, отрицая в человеке человека — с душой, с правами
на бессмертие, он проповедовал какую-то правду, какую-то честность, какие-то стремления к лучшему порядку, к благородным целям,
не замечая, что все это делалось ненужным при том, указываемом им, случайном порядке бытия, где люди, по его словам, толпятся, как мошки в жаркую погоду в огромном столбе, сталкиваются, мятутся, плодятся, питаются, греются и исчезают в бестолковом процессе жизни, чтоб завтра дать
место другому такому же столбу.