Неточные совпадения
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила
место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов
не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои
на «самопознании»,
на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время —
не время широких задач».
Когда она так смотрела
на отца, Климу казалось, что расстояние между ею и отцом увеличивается, хотя оба
не двигаются с
мест.
Это был высокий старик в шапке волос, курчавых, точно овчина, грязно-серая борода обросла его лицо от глаз до шеи, сизая шишка носа едва заметна
на лице, рта совсем
не видно, а
на месте глаз тускло светятся осколки мутных стекол.
Варавки жили
на этой квартире уже третий год, но казалось, что они поселились только вчера, все вещи стояли
не на своих
местах, вещей было недостаточно, комната казалась пустынной, неуютной.
Еще недавно вещи, привычные глазу, стояли
на своих
местах,
не возбуждая интереса к ним, но теперь они чем-то притягивали к себе, тогда как другие, интересные и любимые, теряли свое обаяние.
— У них у всех неудачный роман с историей. История — это Мессалина, Клим, она любит связи с молодыми людьми, но — краткие.
Не успеет молодое поколение вволю поиграть, помечтать с нею, как уже
на его
место встают новые любовники.
Клим
не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он
не может сдвинуть с
места. Ковыряя пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды и, склонив набок голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало и только
на две темы: с таинственным видом и тихим восторгом о китайской гамме и жалобно, с огорчением о несовершенстве европейского уха.
Не хотелось смотреть
на людей, было неприятно слышать их голоса, он заранее знал, что скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот этот желтолицый, фланелевый человек, сосед по
месту в вагоне, и грязный смазчик с длинным молотком в руке.
Иногда его жарко охватывало желание видеть себя
на месте Спивака, а
на месте жены его — Лидию. Могла бы остаться и Елизавета,
не будь она беременна и потеряй возмутительную привычку допрашивать.
За чаем выпили коньяку, потом дьякон и Макаров сели играть в шашки, а Лютов забегал по комнате, передергивая плечами,
не находя себе
места; подбегал к окнам, осторожно выглядывал
на улицу и бормотал...
«Верен себе, — подумал Клим. — И тут у него
на первом
месте женщина, Людовика точно и
не было».
—
Не могу, — сказала она, покачиваясь, как будто выбирая
место, куда упасть. Рукава ее блузы закатаны до локтей, с мокрой юбки
на пол шлепались капли воды.
«Раздавили и — любуются фальшфейерами, лживыми огнями. Макаров прав: люди — это икра. Почему
не я сказал это, а — он?.. И Диомидов прав, хотя глуп: людям следует разъединиться, так они виднее и понятней друг другу. И каждый должен иметь
место для единоборства. Один
на один люди удобопобеждаемее…»
Оформилась она
не скоро, в один из ненастных дней
не очень ласкового лета. Клим лежал
на постели, кутаясь в жидкое одеяло, набросив сверх его пальто. Хлестал по гулким крышам сердитый дождь, гремел гром, сотрясая здание гостиницы, в щели окон свистел и фыркал мокрый ветер. В трех
местах с потолка
на пол равномерно падали тяжелые капли воды, от которой исходил запах клеевой краски и болотной гнили.
— Приятно слышать, что хотя и
не вполне, а согласны, — сказал историк с улыбочкой и снова вздохнул. — Да, разум у нас,
на Руси, многое двинул с природного
места на ложный путь под гору.
— Да, — согласился Клим. — Именно — паук.
Не могу вспомнить: бежал я за вами или остался
на месте?
Бесконечную речь его пресек Диомидов, внезапно и бесшумно появившийся в дверях, он мял в руках шапку, оглядываясь так, точно попал в незнакомое
место и
не узнает людей. Маракуев очень, но явно фальшиво обрадовался, зашумел, а Дьякон, посмотрев
на Диомидова через плечо, произнес, как бы ставя точку...
— Кухарка тут
не поможет, а надобно
место собраний переменить, — сказал Дьякон и почему-то посмотрел
на хозяйку из-под ладони, как смотрят
на предмет отдаленный и неясный.
Были часы, когда Климу казалось, что он нашел свое
место, свою тропу. Он жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима
на себя как
на человека умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще
не встречал.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и по фигуре и по характеру она была бы
на своем
месте в водевиле, а
не в драме. Но тот факт, что
на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он
не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
Дома его ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он лежал
на столе,
на самом видном
месте. Самгин несколько секунд рассматривал его,
не решаясь взять в руки, стоя в двух шагах от стола. Потом,
не сходя с
места, протянул руку, но покачнулся и едва
не упал, сильно ударив ладонью по конверту.
Самгин
не знал, но почему-то пошевелил бровями так, как будто о дяде Мише излишне говорить; Гусаров оказался блудным сыном богатого подрядчика малярных и кровельных работ, от отца ушел еще будучи в шестом классе гимназии, учился в казанском институте ветеринарии, был изгнан со второго курса, служил приказчиком в богатом поместье Тамбовской губернии, матросом
на волжских пароходах, а теперь — без работы, но ему уже обещано
место табельщика
на заводе.
Даже несокрушимая Анфимьевна хвастается тем, что она никогда
не хворала, но если у нее болят зубы, то уж так, что всякий другой человек
на ее
месте от такой боли разбил бы себе голову об стену, а она — терпит.
На его
место присылают из Петербурга или из Москвы какого-то Васильева; тоже, должно быть, осел, умного человека в такой чертов угол
не пошлют.
— Выпейте с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь,
на ее
место встала другая, украинка, с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом с нею — Кутузов. Он снял полумаску, и Самгин подумал, что она и
не нужна ему, фальшивая серая борода неузнаваемо старила его лицо. Толстый маркиз впереди Самгина сказал...
— Говорят об этом вот такие, как Дьякон, люди с вывихнутыми мозгами, говорят лицемеры и люди трусливые, у которых
не хватает сил признать, что в мире, где все основано
на соперничестве и борьбе, — сказкам и сентиментальностям
места нет.
—
Не знаю, — сказала Гогина. — Но я много видела и вижу этих ветеранов революции. Романтизм у них выхолощен, и осталась
на месте его мелкая, личная злость. Посмотрите, как они
не хотят понять молодых марксистов, именно —
не хотят.
— Я тоже
не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда
не слышала такой мертвой тишины. Ночью по саду ходила женщина из флигеля, вся в белом, заломив руки за голову. Потом вышла в сад Вера Петровна, тоже в белом, и они долго стояли
на одном
месте… как Парки.
— Замечательно — как вы
не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек
на глазах ваших два года, нигде
не служит, все будто бы
места ищет, а —
на что живет,
на какие средства? И ночей дома
не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но
не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь
на Сомову. — Вообще там, в разных
местах, какие-то люди собирали вокруг себя небольшие группы рабочих, уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают
на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
— Зашел сказать, что сейчас уезжаю недели
на три,
на месяц; вот ключ от моей комнаты, передайте Любаше; я заходил к ней, но она спит. Расхворалась девица, — вздохнул он, сморщив серый лоб. — И — как
не вовремя! Ее бы надо послать в одно
место, а она вот…
— Очень хорошо. Ты займись им. Можно использовать более широко. Ты
не пробовал уговорить его пойти
на службу в охранное отделение? Я бы
на твоем
месте попробовала.
«А — что бы я сказал
на месте царя?» — спросил себя Самгин и пошел быстрее. Он
не искал ответа
на свой вопрос, почувствовав себя смущенным догадкой о возможности своего сродства с царем.
Это было тоже очень жутко, и Самгин подумал, что
на месте попа он также вертелся бы, чтоб
не видеть этих лиц.
— «Значит —
не желаешь стрелять?» — «Никак нет!» — «Значит — становись
на то же
место!» Н-ну, пошел Олеша, встал рядом с расстрелянным, перекрестился. Тут — дело минутное: взвод — пли! Вот те и Христос! Христос солдату
не защита, нет! Солдат — человек беззаконный…
Эти фразы
не смущали Самгина, напротив: в нем уже снова возрождалась смутная надежда
на командующее
место в жизни, которая, пошатываясь, поскрипывая, стеная и вздыхая, смотрела
на него многими десятками глаз и точно ждала каких-то успокоительных обещаний, откровений.
И только мрачный человек в потертом пальто и дворянской фуражке
не побоялся высказать откровенно свой взгляд: отодвинув Самгина плечом, он встал
на его
место и сказал басом...
Папироса погасла. Спички пропали куда-то. Он лениво поискал их,
не нашел и стал снимать ботинки, решив, что
не пойдет в спальню: Варвара, наверное, еще
не уснула, а слушать ее глупости противно. Держа ботинок в руке, он вспомнил, что вот так же
на этом
месте сидел Кутузов.
— Вот с этого
места я тебя
не понимаю, так же как себя, — сказал Макаров тихо и задумчиво. — Тебя, пожалуй, я больше
не понимаю. Ты — с ними, но —
на них
не похож, — продолжал Макаров,
не глядя
на него. — Я думаю, что мы оба покорнейшие слуги, но — чьи? Вот что я хотел бы понять. Мне роль покорнейшего слуги претит. Помнишь, когда мы, гимназисты, бывали у писателя Катина — народника? Еще тогда понял я, что
не могу быть покорнейшим слугой. А затем, постепенно, все-таки…
— Нуте-с, товарищи, теперь с баррикад уходить
не дело, — говорит он, и все слушают его молча,
не перебивая. —
На обеих баррикадах должно быть тридцать пять,
на этой — двадцать. Прошу
на места.
Клим остался с таким ощущением, точно он
не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это —
не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу.
На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу
на месте костра, собирая угли в корзинку.
Самгин швырнул газету
на пол, закрыл глаза, и тотчас перед ним возникла картина ночного кошмара, закружился хоровод его двойников, но теперь это были уже
не тени, а люди, одетые так же, как он, — кружились они медленно и
не задевая его; было очень неприятно видеть, что они — без лиц,
на месте лица у каждого было что-то, похожее
на ладонь, — они казались троерукими. Этот полусон испугал его, — открыв глаза, он встал, оглянулся...
Как всегда, ее вкусный голос и речь о незнакомом ему заставили Самгина поддаться обаянию женщины, и он
не подумал о значении этой просьбы, выраженной тоном человека, который говорит о забавном, о капризе своем. Только
на месте, в незнакомом и неприятном купеческом городе, собираясь в суд, Самгин сообразил, что согласился участвовать в краже документов. Это возмутило его.
Перевернув несколько страниц, написанных круглым, скучным почерком, он поймал глазами фразу, выделенную из плотных строк: «Значит: дух надобно ставить
на первое
место, прежде отца и сына, ибо отец и сын духом рождены, а
не дух отцом».
Бричка была неудобная,
на жестких рессорах, Самгина неприятно встряхивало, он
не выспался и был недоволен тем, что пришлось ехать одному, — его
место в коляске Марины занял Безбедов.
— Я — купец, но у меня
не гривенники
на месте глаз.
— Захарий-то? Да — никакого. Обыкновенный мечтатель и бродяга по трудным
местам, — по трудным
не на земле, а — в книгах.
Хотелось расспросить подробно, но Долганов
не давал
места вопросам; покачиваясь
на длинных ногах, толкал его плечом и хрипел отрывисто...
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти
на бульвары. Но,
не сходя с
места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Он сел, открыл
на коленях у себя небольшой ручной чемодан, очень изящный, с уголками оксидированного серебра. В нем — несессер, в сумке верхней его крышки — дорогой портфель, в портфеле какие-то бумаги, а в одном из его отделений девять сторублевок, он сунул сторублевки во внутренний карман пиджака, а
на их
место положил 73 рубля. Все это он делал машинально,
не оценивая: нужно или
не нужно делать так? Делал и думал...