Неточные совпадения
Как же ему было остаться? Мать желала — это опять другое и очень естественное
дело. В сердце ее отжили все чувства, кроме одного — любви к сыну, и оно жарко ухватилось
за этот последний предмет. Не будь его, что же ей делать? Хоть умирать. Уж давно доказано, что женское сердце не живет без любви.
— Барыня велела; мне что
за дело, хоть брось! вишь, черти какие!
Вот на какие посылки разложил он весь этот случай. Племянника своего он не знает, следовательно и не любит, а поэтому сердце его не возлагает на него никаких обязанностей: надо решать
дело по законам рассудка и справедливости. Брат его женился, наслаждался супружеской жизнию, —
за что же он, Петр Иваныч, обременит себя заботливостию о братнем сыне, он, не наслаждавшийся выгодами супружества? Конечно, не
за что.
За этим Петр Иваныч начал делать свое
дело, как будто тут никого не было, и намыливал щеки, натягивая языком то ту, то другую. Александр был сконфужен этим приемом и не знал, как начать разговор. Он приписал холодность дяди тому, что не остановился прямо у него.
Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу и тебя, а в другие
дни — здесь молодые люди обыкновенно обедают в трактире, но я советую тебе посылать
за своим обедом: дома и покойнее и не рискуешь столкнуться бог знает с кем.
— Советовать — боюсь. Я не ручаюсь
за твою деревенскую натуру: выйдет вздор — станешь пенять на меня; а мнение свое сказать, изволь — не отказываюсь, ты слушай или не слушай, как хочешь. Да нет! я не надеюсь на удачу. У вас там свой взгляд на жизнь: как переработаешь его? Вы помешались на любви, на дружбе, да на прелестях жизни, на счастье; думают, что жизнь только в этом и состоит: ах да ох! Плачут, хнычут да любезничают, а
дела не делают… как я отучу тебя от всего этого? — мудрено!
— А ты думал что? — половина твоего сердца… Я пришел к нему
за делом, а он вон чем занимается — сидит да думает над дрянью!
— Как тебе заблагорассудится. Жениха своего она заставит подозревать бог знает что; пожалуй, еще и свадьба разойдется, а отчего? оттого, что вы там рвали вместе желтые цветы… Нет, так
дела не делаются. Ну, так ты по-русски писать можешь, — завтра поедем в департамент: я уж говорил о тебе прежнему своему сослуживцу, начальнику отделения; он сказал, что есть вакансия; терять времени нечего… Это что
за кипу ты вытащил?
— Ведь ты подарил, а тебе что
за дело, какое употребление я сделаю из твоего подарка?..
Долго, задумчивый, сидел он над статьею, потом медленно, со вздохом, принялся
за перо и начал переводить. Через два
дня статья была готова и отослана.
— Как же, я содержу для тебя шпионов на жалованье. С чего ты взял, что я так забочусь о тебе? мне что
за дело?
— Да, я там
за кустом сидел. Мне ведь только и
дела, что бегать
за тобой да подслушивать всякий вздор.
—
За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты, в ком и в голове и в сердце — всюду заметно присутствие жизни, в глазах не угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть — признаки здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное понять и
разделить ее чувства, когда права природы…
— Не все мужья одинаковы, мой милый: одни очень равнодушны к своим женам, не обращают внимания на то, что делается вокруг них, и не хотят заметить; другие из самолюбия и хотели бы, да плохи: не умеют взяться
за дело.
Жизнь Александра разделялась на две половины. Утро поглощала служба. Он рылся в запыленных
делах, соображал вовсе не касавшиеся до него обстоятельства, считал на бумаге миллионами не принадлежавшие ему деньги. Но порой голова отказывалась думать
за других, перо выпадало из рук, и им овладевала та сладостная нега, на которую сердился Петр Иваныч.
— Отчего? Что же, — начал он потом, — может разрушить этот мир нашего счастья — кому нужда до нас? Мы всегда будем одни, станем удаляться от других; что нам до них
за дело? и что
за дело им до нас? нас не вспомнят, забудут, и тогда нас не потревожат и слухи о горе и бедах, точно так, как и теперь, здесь, в саду, никакой звук не тревожит этой торжественной тишины…
Ему противно было слушать, как дядя, разбирая любовь его, просто, по общим и одинаким будто бы для всех законам, профанировал это высокое, святое, по его мнению,
дело. Он таил свои радости, всю эту перспективу розового счастья, предчувствуя, что чуть коснется его анализ дяди, то, того и гляди, розы рассыплются в прах или превратятся в назем. А дядя сначала избегал его оттого, что вот, думал, малый заленится, замотается, придет к нему
за деньгами, сядет на шею.
Дни шли
за днями,
дни беспрерывных наслаждений для Александра. Он счастлив был, когда поцелует кончик пальца Наденьки, просидит против нее в картинной позе часа два, не спуская с нее глаз, млея и вздыхая или декламируя приличные случаю стихи.
— Да почти каждый
день, а иногда по два раза в один
день; такой добрый, так полюбил нас… Ну вот, говорит Наденька: «Есть хочу да и только! пора
за стол». — «А как Александр Федорыч, говорю я, будет?..» — «Не будет, говорит она, хотите пари, что не будет? нечего ждать…» — Любецкая резала Александра этими словами, как ножом.
Сомнений он не прояснил, а перепугал Наденьку и теперь, конечно, не добьется от нее ответа: не так взялся
за дело.
На другой, на третий
день то же. Наконец однажды он вошел. Мать приняла его радушно, с упреками
за отсутствие, побранила, что не трет грудь оподельдоком; Наденька — покойно, граф — вежливо. Разговор не вязался.
Долго обдумывал он, как приняться
за дело, наконец выдумал что-то и пошел к Любецким.
— Нет, нет, ничего, — живо заговорил Петр Иваныч, удерживая племянника
за руку, — я всегда в одном расположении духа. Завтра, того гляди, тоже застанешь
за завтраком или еще хуже —
за делом. Лучше уж кончим разом. Ужин не портит
дела. Я еще лучше выслушаю и пойму. На голодный желудок, знаешь, оно неловко…
— Выслушайте хоть раз в жизни внимательно: я пришел
за делом, я хочу успокоиться, разрешить миллион мучительных вопросов, которые волнуют меня… я растерялся… не помню сам себя, помогите мне…
Я не понимаю этой глупости, которую, правду сказать, большая часть любовников делают от сотворения мира до наших времен: сердиться на соперника! может ли быть что-нибудь бессмысленней — стереть его с лица земли!
за что?
за то, что он понравился! как будто он виноват и как будто от этого
дела пойдут лучше, если мы его накажем!
— Да почти так, а в самом-то
деле никто. Скажи,
за что ты ее презираешь?
Но в дружбе другое
дело. Лизавета Александровна видела, что друг Александра был виноват в его глазах и прав в глазах толпы. Прошу растолковать это Александру! Она не решилась на этот подвиг сама и прибегла к мужу, полагая не без основания, что у него
за доводами против дружбы
дело не станет.
— В самом
деле, бедный! Как это достает тебя? Какой страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником! Как же, ведь это отвлекает от виста! Мужчины, мужчины! Если есть хороший обед, лафит
за золотой печатью да карты — и все тут; ни до кого и
дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать — так и счастливы.
— В самом
деле, — продолжал Петр Иваныч, — какое коварство! что
за друг! не видался лет пять и охладел до того, что при встрече не задушил друга в объятиях, а позвал его к себе вечером, хотел усадить
за карты… и накормить…
— Да тебе что
за дело? Исправить, что ли, хочешь людей!
— Что
за дело? Разве до меня не долетают брызги этой грязи, в которой купаются люди? Вы знаете, что случилось со мною, — и после всего этого не ненавидеть, не презирать людей!
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их мысли, слова,
дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут
за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
— Хандришь, хандришь! Надо
делом заниматься, — сказал Петр Иваныч, протирая глаза, — тогда и людей бранить не станешь, не
за что. Чем не хороши твои знакомые? всё люди порядочные.
Иногда угасшая любовь придет на память, он взволнуется — и
за перо: и напишет трогательную элегию. В другой раз желчь хлынет к сердцу и поднимет со
дна недавно бушевавшую там ненависть и презрение к людям, — смотришь — и родится несколько энергических стихов. В то же время он обдумывал и писал повесть. Он потратил на нее много размышления, чувства, материального труда и около полугода времени. Вот наконец повесть готова, пересмотрена и переписана набело. Тетка была в восхищении.
— Нет ли еще чего? Поищи-ка хорошенько, — спросил Петр Иваныч, осматриваясь кругом, — уж
за один бы раз делать умное
дело. Вон что там это на шкафе
за связка?
— Все еще не понимаешь! А затем, мой милый, что он сначала будет с ума сходить от ревности и досады, потом охладеет. Это у него скоро следует одно
за другим. Он самолюбив до глупости. Квартира тогда не понадобится, капитал останется цел, заводские
дела пойдут своим чередом… ну, понимаешь? Уж это в пятый раз я с ним играю шутку: прежде, бывало, когда был холостой и помоложе, сам, а не то кого-нибудь из приятелей подошлю.
— И очень хорошо, что не можешь, а то бы все
дело испортил. Я сам ручаюсь
за успех. Прощай!
— Вздор! — шепнул Петр Иваныч Александру. — Заметь набалдашник: видишь золотую львиную голову? Третьего
дня он хвастался мне, что заплатил
за нее Барбье шестьсот рублей, и теперь показывает; вот тебе образчик средств, какими он действует. Сражайся и сбей его вон с этой позиции.
Петр Иваныч благодарил его
за дружеское усердие и звал на другой
день, по обыкновению, обедать.
На другой
день, однако же, он пошел к Петру Иванычу
за час до обеда.
Беда не так еще велика…» — «Как не беда! — закричал он, — он, говорит,
делом не занимается; молодой человек должен трудиться…» — «И это не беда, говорю я, — тебе что
за нужда?» — «Как, говорит, что
за нужда: он вздумал действовать против меня хитростями…» — «А, вот где беда!» — стал я дразнить.
Лиза! вели нам подать хорошего вина к обеду: мы выпьем
за успех
дела.
Вот француз принялся
за дело. Около него ухаживали и отец и мать. Его приглашали в дом как гостя, обходились с ним очень почтительно: это был дорогой француз.
Говоря этим высоким слогом, слово
за слово, он добрался наконец до слова: супружество. Юлия вздрогнула, потом заплакала. Она подала ему руку с чувством невыразимой нежности и признательности, и они оба оживились, оба вдруг заговорили. Положено было Александру поговорить с теткой и просить ее содействия в этом мудреном
деле.
— Только погодите. Теперь осень наступает, — прибавила она, — съедутся все в город. Тогда я сделаю визит вашей невесте; мы познакомимся, и я примусь
за дело горячо. Вы не оставляйте ее: я уверена, что вы будете счастливейший муж.
Дня через три и с той и с другой стороны повторилось то же самое. Потом опять и опять. Юлия похудела, никуда не выезжала и никого не принимала, но молчала, потому что Александр сердился
за упреки.
На другой
день записка
за запиской к Александру. Он не являлся и не давал ответа. На третий, на четвертый
день то же. Юлия написала к Петру Иванычу, приглашая его к себе по важному
делу. Жену его она не любила, потому что она была молода, хороша и приходилась Александру теткой.
— Все. Как она любит тебя! Счастливец! Ну, вот ты все плакал, что не находишь страсти: вот тебе и страсть: утешься! Она с ума сходит, ревнует, плачет, бесится… Только зачем вы меня путаете в свои
дела? Вот ты женщин стал навязывать мне на руки. Этого только недоставало: потерял целое утро с ней. Я думал,
за каким там
делом: не имение ли хочет заложить в Опекунский совет… она как-то говорила… а вот
за каким: ну
дело!
— И не заниматься
делом, — примолвил дядя. — Полно! приходи сегодня к нам:
за обедом посмеемся над твоей историей, а потом прокатаемся на завод.
«Не
за свое
дело взялся, — подумал Петр Иваныч, — к жене послать».