Неточные совпадения
Тот, про которого говорится, был таков: у него душ двадцать заложенных и перезаложенных;
живет он почти в избе или в каком-то странном здании, похожем
с виду на амбар, — ход где-то сзади, через бревна, подле самого плетня; но он лет двадцать постоянно твердит, что
с будущей весной приступит к стройке нового дома.
С виду он полный, потому что у него нет ни горя, ни забот, ни волнений, хотя он прикидывается, что весь век
живет чужими горестями и заботами; но ведь известно, что чужие горести и заботы не сушат нас: это так заведено у людей.
Петр Иванович Адуев, дядя нашего героя, так же как и этот, двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим братом, отцом Александра, и
жил там безвыездно семнадцать лет. Он не переписывался
с родными после смерти брата, и Анна Павловна ничего не знала о нем
с тех пор, как он продал свое небольшое имение, бывшее недалеко от ее деревни.
В Петербурге он слыл за человека
с деньгами, и, может быть, не без причины; служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака;
жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих людей и столько же лошадей.
Но,
с другой стороны, представлялось вот что: мать отправила сына прямо к нему, на его руки, не зная, захочет ли он взять на себя эту обузу, даже не зная,
жив ли он и в состоянии ли сделать что-нибудь для племянника.
Надо приучаться тебе
с самого начала
жить одному, без няньки; завести свое маленькое хозяйство, то есть иметь дома свой стол, чай, словом свой угол, — un chez soi, как говорят французы.
Он думает и чувствует по-земному, полагает, что если мы
живем на земле, так и не надо улетать
с нее на небо, где нас теперь пока не спрашивают, а заниматься человеческими делами, к которым мы призваны.
— Я смотрю
с настоящей — и тебе тоже советую: в дураках не будешь.
С твоими понятиями жизнь хороша там, в провинции, где ее не ведают, — там и не люди
живут, а ангелы: вот Заезжалов — святой человек, тетушка твоя — возвышенная, чувствительная душа, Софья, я думаю, такая же дура, как и тетушка, да еще…
Зато нынче порядочный писатель и
живет порядочно, не мерзнет и не умирает
с голода на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами, как на шута; поняли, что поэт не небожитель, а человек: так же глядит, ходит, думает и делает глупости, как другие: чего ж тут смотреть?..
—
С расчетом, а не по расчету. Только расчет этот должен состоять не в одних деньгах. Мужчина так создан, чтоб
жить в обществе женщины; ты и станешь рассчитывать, как бы жениться, станешь искать, выбирать между женщинами…
Если б мы
жили среди полей и лесов дремучих — так, а то жени вот этакого молодца, как ты, — много будет проку! в первый год
с ума сойдет, а там и пойдет заглядывать за кулисы или даст в соперницы жене ее же горничную, потому что права-то природы, о которых ты толкуешь, требуют перемены, новостей — славный порядок! а там и жена, заметив мужнины проказы, полюбит вдруг каски, наряды да маскарады и сделает тебе того… а без состояния так еще хуже! есть, говорит, нечего!
— Она — надует, кокетничает! девчонка! она, Наденька! фи, дядюшка!
С кем вы
жили всю жизнь,
с кем имели дела, кого любили, если у вас такие черные подозрения?..
—
Жил с людьми, любил женщину.
Мужа
с женой связывают общие интересы, обстоятельства, одна судьба, — вот и
живут вместе; а нет этого, так и расходятся, любят других, — иной прежде, другой после: это называется изменой!..
Уж я сказал тебе, что
с твоими идеями хорошо сидеть в деревне,
с бабой да полдюжиной ребят, а здесь надо дело делать; для этого беспрестанно надо думать и помнить, что делал вчера, что делаешь сегодня, чтобы знать, что нужно делать завтра, то есть
жить с беспрерывной поверкой себя и своих занятий.
Справедливость требует сказать, что она иногда на вздохи и стихи отвечала зевотой. И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился дать ему пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она
жила с матерью опять на той же даче. Александр заговаривал о ее обещании, просил позволения поговорить
с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал.
— Он дорого заплатит за свое мастерство! — сказал Александр, вспыхнув, — я не уступлю без спора… Смерть решит, кому из нас владеть Наденькой. Я истреблю этого пошлого волокиту! не
жить ему, не наслаждаться похищенным сокровищем… Я сотру его
с лица земли!..
Ну, так вот видишь ли:
с одной стороны, возьми кровь в
жилах — это материальное,
с другой — самолюбие, привычку — это духовное; вот тебе и любовь!
О, пусть я купила бы себе чувство муками, пусть бы перенесла все страдания, какие неразлучны
с страстью, но лишь бы
жить полною жизнию, лишь бы чувствовать свое существование, а не прозябать!..»
— Ну, хорошо; возьмем несветские. Я уж доказывал тебе, не знаю только, доказал ли, что к своей этой… как ее? Сашеньке, что ли? ты был несправедлив. Ты полтора года был у них в доме как свой:
жил там
с утра до вечера, да еще был любим этой презренной девчонкой, как ты ее называешь. Кажется, это не презрения заслуживает…
— Экой какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит, только
с какой стороны ветер дует — не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что бы такое было на Литейной, — и вспомнил, что Тафаева
живет там же и прямехонько против того места, которое он выбрал. Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если… не поможешь ты. Теперь догадался?
— Мне только сорок пять лет, ей осьмнадцать:
с нашим состоянием и не двое
прожили бы хорошо.
— Вот люди! — заметил Петр Иваныч, — вот сердце:
живи им — хорошо будет. Да не ты ли боялся, чтоб она не прислала за тобой? не ты ли просил помочь? а теперь встревожился, что она, расставаясь
с тобой, не умирает
с тоски.
Пойдем туда, где дышит радость,
Где шумный вихрь забав шумит,
Где не
живут, но тратят жизнь и младость!
Среди веселых игр за радостным столом,
На час упившись счастьем ложным,
Я приучусь к мечтам ничтожным,
С судьбою примирюсь вином.
Я сердца усмирю заботы,
Я думам не велю летать;
Небес на тихое сиянье
Я не велю глазам своим взирать,
и проч.
Вглядываясь в жизнь, вопрошая сердце, голову, он
с ужасом видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади; туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а
живи!
Со старыми знакомыми он перестал видеться; приближение нового лица обдавало его холодом. После разговора
с дядей он еще глубже утонул в апатическом сне: душа его погрузилась в совершенную дремоту. Он предался какому-то истуканному равнодушию,
жил праздно, упрямо удалялся от всего, что только напоминало образованный мир.
У него
жила кухарка,
с которой он играл по вечерам в свои козыри.
— Какой клев, когда под руку говорят, — отвечал тот сердито. — Вот тут прошел какой-то леший, болтнул под руку — и хоть бы клюнуло
с тех пор. А вы, видно, близко в этих местах изволите
жить? — спросил он у Эдипа.
Появление старика
с дочерью стало повторяться чаще и чаще. И Адуев удостоил их внимания. Он иногда тоже перемолвит слова два со стариком, а
с дочерью все ничего. Ей сначала было досадно, потом обидно, наконец стало грустно. А поговори
с ней Адуев или даже обрати на нее обыкновенное внимание — она бы забыла о нем; а теперь совсем другое. Сердце людское только, кажется, и
живет противоречиями: не будь их, и его как будто нет в груди.
Оставьте, не читайте! глядите на все
с улыбкой, не смотрите вдаль,
живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…
Мало-помалу Александр успел забыть и Лизу, и неприятную сцену
с ее отцом. Он опять стал покоен, даже весел, часто хохотал плоским шуткам Костякова. Его смешил взгляд этого человека на жизнь. Они строили даже планы уехать куда-нибудь подальше, выстроить на берегу реки, где много рыбы, хижину и
прожить там остаток дней. Душа Александра опять стала утопать в тине скудных понятий и материального быта. Но судьба не дремала, и ему не удавалось утонуть совсем в этой тине.
— Постойте! что я вам сделала? что
с вами, Александр? Отчего вы такие? отчего равнодушны ко всему, никуда не ходите,
живете в обществе не по вас?
[Кто
жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей — из «Евгения Онегина» А.
С. Пушкина (гл. 1, строфа XLVI)] Деятельность, хлопоты, заботы, развлечение — все надоело мне.
— Разумнее! Ах, ma tante, не вы бы говорили: так дядюшкой и отзывается! Знаю я это счастье по его методе: разумнее — так, но больше ли? ведь у него все счастье, несчастья нет. Бог
с ним! Нет! моя жизнь исчерпана; я устал, утомился
жить…
— Послушай, друг мой, Сашенька, — сказала она однажды, — вот уж
с месяц, как ты
живешь здесь, а я еще не видала, чтоб ты улыбнулся хоть раз: ходишь словно туча, смотришь в землю. Или тебе ничто не мило на родной стороне? Видно, на чужой милее; тоскуешь по ней, что ли? Сердце мое надрывается, глядя на тебя. Что
с тобой сталось? Расскажи ты мне: чего тебе недостает? я ничего не пожалею. Обидел ли кто тебя: я доберусь и до того.
Как устаешь там
жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором тяжебных дел
с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без тягостной мысли,
с дремлющим сердцем и умом и
с легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба».
— Э! вы все обо мне! — перебил Петр Иваныч, — я вам говорю о жене. Мне за пятьдесят лет, а она в цветущей поре, ей надо
жить; и если здоровье ее начинает угасать
с этих пор…
Ему что-то говорило, что если б он мог пасть к ее ногам,
с любовью заключить ее в объятия и голосом страсти сказать ей, что
жил только для нее, что цель всех трудов, суеты, карьеры, стяжания — была она, что его методический образ поведения
с ней внушен был ему только пламенным, настойчивым, ревнивым желанием укрепить за собой ее сердце…
— Боже, боже, что я наделала! Я была брошена как камень на твоем пути; я мешаю тебе… Что за странная моя судьба! — прибавила она почти
с отчаянием. — Если человеку не хочется, не нужно
жить… неужели бог не сжалится, не возьмет меня? Мешать тебе…
— Напрасно ты думаешь, что эта жертва тяжела для меня. Полно
жить этой деревянной жизнью! Я хочу отдохнуть, успокоиться; а где я успокоюсь, как не наедине
с тобой?.. Мы поедем в Италию.
— Да еще он сегодня сказал, что все свои пятьсот душ отдает нам теперь же в полное распоряжение,
с тем чтоб выплачивать ему восемь тысяч ежегодно.
Жить будем вместе.