Неточные совпадения
Он тронул было ее за плечо —
как она ему ответила! Он опять вздохнул, но с места не двигался; да напрасно и двинулся бы: Аграфене этого не хотелось. Евсей
знал это и не смущался.
— Остаться!
как можно! да ведь и… белье уложено, — сказал он, не
зная, что выдумать.
Как назвать Александра бесчувственным за то, что он решился на разлуку? Ему было двадцать лет. Жизнь от пелен ему улыбалась; мать лелеяла и баловала его,
как балуют единственное чадо; нянька все пела ему над колыбелью, что он будет ходить в золоте и не
знать горя; профессоры твердили, что он пойдет далеко, а по возвращении его домой ему улыбнулась дочь соседки. И старый кот, Васька, был к нему, кажется, ласковее, нежели к кому-нибудь в доме.
Все кланяются ему и в глаза-то бог
знает что наговорят, а за глаза крестятся,
как поминают его, словно шайтана
какого.
Прежде Антон Иваныч ходил в широких шароварах и казакине, теперь ходит, в будни, в сюртуке и в панталонах, в праздники во фраке бог
знает какого покроя.
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то,
как не вас? Много ли у нас таких,
как вы? Вы цены себе не
знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а
как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет.
Анна Павловна не
знала,
как и обласкать Поспелова. Отъезд замедлился на полчаса. Наконец собрались.
— О,
как вы меня мало
знаете! я ворочусь, поверьте, и никогда другая…
Петр Иванович Адуев, дядя нашего героя, так же
как и этот, двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим братом, отцом Александра, и жил там безвыездно семнадцать лет. Он не переписывался с родными после смерти брата, и Анна Павловна ничего не
знала о нем с тех пор,
как он продал свое небольшое имение, бывшее недалеко от ее деревни.
Вот на
какие посылки разложил он весь этот случай. Племянника своего он не
знает, следовательно и не любит, а поэтому сердце его не возлагает на него никаких обязанностей: надо решать дело по законам рассудка и справедливости. Брат его женился, наслаждался супружеской жизнию, — за что же он, Петр Иваныч, обременит себя заботливостию о братнем сыне, он, не наслаждавшийся выгодами супружества? Конечно, не за что.
За этим Петр Иваныч начал делать свое дело,
как будто тут никого не было, и намыливал щеки, натягивая языком то ту, то другую. Александр был сконфужен этим приемом и не
знал,
как начать разговор. Он приписал холодность дяди тому, что не остановился прямо у него.
— В чем тут извиняться? Ты очень хорошо сделал. Матушка твоя бот
знает что выдумала.
Как бы ты ко мне приехал, не
знавши, можно ли у меня остановиться, или нет? Квартира у меня,
как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще рабочий кабинет, гардеробная да туалетная — лишней комнаты нет. Я бы стеснил тебя, а ты меня… А я нашел для тебя здесь же в доме квартиру…
Еще более взгрустнется провинциалу,
как он войдет в один из этих домов, с письмом издалека. Он думает, вот отворятся ему широкие объятия, не будут
знать,
как принять его, где посадить,
как угостить; станут искусно выведывать,
какое его любимое блюдо,
как ему станет совестно от этих ласк,
как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует хозяина и хозяйку, станет говорить им ты,
как будто двадцать лет знакомы, все подопьют наливочки, может быть, запоют хором песню…
— По словам вашим, дядюшка, выходит, что я
как будто сам не
знаю, зачем я приехал.
— Нашел-таки случай! — сказал дядя, вытирая щеку, —
как это я не остерегся! Ну, так слушай же. Скажи, что ты
знаешь, к чему чувствуешь себя способным.
— Не-уже-ли? — воскликнул дядя, — да
как это я? и не заметил; смотри, пожалуй, сжег такую драгоценность… А впрочем,
знаешь что? оно даже, с одной стороны, хорошо…
—
Как тебе заблагорассудится. Жениха своего она заставит подозревать бог
знает что; пожалуй, еще и свадьба разойдется, а отчего? оттого, что вы там рвали вместе желтые цветы… Нет, так дела не делаются. Ну, так ты по-русски писать можешь, — завтра поедем в департамент: я уж говорил о тебе прежнему своему сослуживцу, начальнику отделения; он сказал, что есть вакансия; терять времени нечего… Это что за кипу ты вытащил?
—
Как же
узнает начальник о моих способностях?
— Мигом
узнает: он мастер
узнавать. Да ты
какое же место хотел бы занять?
— Я не
знаю, дядюшка,
какое бы…
Александр задумался. Он растерялся и не
знал,
какое выбрать.
Иван Иваныч выскочил из-за стола, подбежал к Юпитеру и стал перед ним
как лист перед травой. И Александр оробел, сам не
зная отчего.
— Держи карман! Я его
знаю: за ним пропадает моих сто рублей с тех пор,
как я там служил. Он у всех берет. Теперь, если попросит, ты скажи ему, что я прошу его вспомнить мой должок — отстанет! а к столоначальнику не ходи.
—
Как же это ты бородавки у носа не заметил, а уж
узнал, что она добрая и почтенная? это странно. Да позволь… у ней ведь есть дочь — эта маленькая брюнетка. А! теперь не удивляюсь. Так вот отчего ты не заметил бородавки на носу!
— Не правда ли? в моем взоре, я
знаю, блещет гордость. Я гляжу на толпу,
как могут глядеть только герой, поэт и влюбленный, счастливый взаимною любовью…
— Потом, — продолжал неумолимый дядя, — ты начал стороной говорить о том, что вот-де перед тобой открылся новый мир. Она вдруг взглянула на тебя,
как будто слушает неожиданную новость; ты, я думаю, стал в тупик, растерялся, потом опять чуть внятно сказал, что только теперь ты
узнал цену жизни, что и прежде ты видал ее…
как ее? Марья, что ли?
— Мудрено! с Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами.
Узнай характер действующих лиц,
узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три,
как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
— Нет, чтоб первому мне сообщить вашу радость: вы
знаете,
как я люблю вас и
как разделю…
— Я не
знаю,
как она родится, а
знаю, что выходит совсем готовая из головы, то есть когда обработается размышлением: тогда только она и хороша. Ну, а по-твоему, — начал, помолчав, Петр Иваныч, — за кого же бы выдавать эти прекрасные существа?
— Потому что ты такой же человек,
как другие, а других я давно
знаю. Ну, скажи-ка ты, зачем женишься?
— У! дух замирает от одной мысли. Вы не
знаете,
как я люблю ее, дядюшка! я люблю,
как никогда никто не любил: всеми силами души — ей всё…
—
Знаю,
знаю! Порядочный человек не сомневается в искренности клятвы, когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не
знает как. Это делается не с намерением, и тут никакой гнусности нет, некого винить: природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную любовь делают то же самое, что и неверующие, только не замечают или не хотят сознаться; мы, дескать, выше этого, не люди, а ангелы — глупость!
Через час завидел он обетованный уголок, встал в лодке и устремил взоры вдаль. Сначала глаза его отуманились страхом и беспокойством, которое перешло в сомнение. Потом вдруг лицо озарилось светом радости,
как солнечным блеском. Он отличил у решетки сада знакомое платье; вот там его
узнали, махнули платком. Его ждут, может быть, давно. У него подошвы
как будто загорелись от нетерпения.
Она иногда сидит в живописной позе, но вдруг, бог
знает вследствие
какого внутреннего движения, эта картинная поза нарушится вовсе неожиданным и опять обворожительным жестом.
—
Как этого не
знать! — скажет Наденька с неудовольствием.
Если б он
знал,
какую правду сказал он, думая сказать ее совсем в другом смысле.
— Вот не
знаете,
какой граф! граф Новинский, известно, наш сосед; вот его дача; сколько раз сами хвалили сад!
Две недели:
какой срок для влюбленного! Но он все ждал: вот пришлют человека
узнать, что с ним? не болен ли?
как это всегда делалось, когда он захворает или так, закапризничает. Наденька сначала, бывало, от имени матери сделает вопрос по форме, а потом чего не напишет от себя!
Какие милые упреки,
какое нежное беспокойство! что за нетерпение!
— Грех вам бояться этого, Александр Федорыч! Я люблю вас
как родного; вот не
знаю,
как Наденька; да она еще ребенок: что смыслит? где ей ценить людей! Я каждый день твержу ей: что это, мол, Александра Федорыча не видать, что не едет? и все поджидаю. Поверите ли, каждый день до пяти часов обедать не садилась, все думала: вот подъедет. Уж и Наденька говорит иногда: «Что это, maman, кого вы ждете? мне кушать хочется, и графу, я думаю, тоже…»
Гости разошлись. Ушел и граф. Наденька этого не
знала и не спешила домой. Адуев без церемонии ушел от Марьи Михайловны в сад. Наденька стояла спиной к Александру, держась рукой за решетку и опершись головой на руку,
как в тот незабвенный вечер… Она не видала и не слыхала его прихода.
—
Какой пытки? я, право, не
знаю…
— У!
какие злые! — сказала она робко, — за что вы сердитесь? я вам не отказывала, вы еще не говорили с maman… почему же вы
знаете…
—
Каких поступков? я не
знаю…
— Не бежать же мне от него, когда maman выйдет из комнаты! а езда верхом значит… что я люблю ездить… так приятно: скачешь… ах,
какая миленькая эта лошадка Люси! вы видели?.. она уж
знает меня…
— Ах, боже мой! я почем
знаю!
какие вы смешные! maman так хочет.
—
Как ты меня перепугала, сумасшедшая! Ну что ж, что нездоров? я
знаю, у него грудь болит. Что тут страшного? не чахотка! потрет оподельдоком — все пройдет: видно, не послушался, не потер.
— Quelle idee! [Что за мысль! (франц.)] — отвечала она, смутившись, — вы
знаете,
как maman и я ценили всегда вашу дружбу…
как были всегда рады вам…
— Простите меня! — сказала Наденька умоляющим голосом, бросившись к нему, — я сама себя не понимаю… Это все сделалось нечаянно, против моей воли… не
знаю как… я не могла вас обманывать…
— Обронил! — ворчал дворник, освещая пол, — где тут обронить? лестница чистая, каменная, тут и иголку увидишь… обронил! Оно бы слышно было, кабы обронил: звякнет об камень; чай, поднял бы! где тут обронить? нигде! обронил!
как не обронил: таковский, чтоб обронил! того и гляди — обронит! нет: этакой небось сам норовит
как бы в карман положить! а то обронит!
знаем мы их, мазуриков! вот и обронил! где он обронил?
— Да, вот
как, например, теперь. Вы
знаете ли мое настоящее горе?