Неточные совпадения
Александр, несмотря на приглашение Марьи Михайловны — сесть поближе, сел в угол и стал смотреть в книгу, что было очень не светски, неловко, неуместно. Наденька стала за креслом
матери, с любопытством смотрела на
графа и слушала, что и как он говорит: он был для нее новостью.
Граф скрыл улыбку, закусив немного нижнюю губу. Наденька переглянулась с
матерью, покраснела и потупила глаза.
Наденька не вытерпела, подошла к Александру и, пока
граф говорил с ее
матерью, шепнула ему: «Как вам не стыдно!
граф так ласков с вами, а вы?..»
А Адуев все ждал: вот
граф уйдет, и он наконец успеет переговорить с
матерью. Но пробило десять, одиннадцать часов,
граф не уходит и все говорит.
— Ах, это Александр Федорыч! — первая сказала
мать, опомнившись.
Граф приветливо поклонился. Наденька проворно откинула вуаль от лица, обернулась и посмотрела на него с испугом, открыв немного ротик, потом быстро отвернулась, стегнула лошадь, та рванулась вперед и в два прыжка исчезла за воротами; за нею пустился
граф.
— Полно тебе, Наденька, — заметила
мать, — ты беспокоишь
графа.
И в этот день, когда
граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от
матери, показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Он застал ее с
матерью. Там было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный
граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел целый день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
На другой, на третий день то же. Наконец однажды он вошел.
Мать приняла его радушно, с упреками за отсутствие, побранила, что не трет грудь оподельдоком; Наденька — покойно,
граф — вежливо. Разговор не вязался.
Он был сын любимого слуги покойного отца графа Алексея Андреевича —
мать графа была еще жива — Василия. Оставшись после смерти отца, горько оплаканного барином, круглым сиротою, так как его мать умерла вскоре после родов, он был взят в барский дом за товарища к молодому барчонку-первенцу, которому, как и ему, шел тогда второй год.
Жена этого «лица» — мягкосердечная женщина — умоляла своего мужа дать временный приют беглецу, а тот отплатил за гостеприимство тем, что обманным образом добыл бумаги своего друга и дальнего родственника по
матери графа де Тулуза Лотрека, призанял, пользуясь именем своего властного и уважаемого родственника, у многих лиц довольно крупные суммы и исчез за границу.
Удивление горбуна при виде миниатюры красавицы,
матери графа Свенторжецкого, относилось совсем не к красоте нарисованной женщины, а к сходству, которое вызвало в его уме целый рой воспоминаний далекого прошлого.
Неточные совпадения
Он узнал от него, что красавицу звали Варварой Павловной Коробьиной; что старик и старуха, сидевшие с ней в ложе, были отец ее и
мать и что сам он, Михалевич, познакомился с ними год тому назад, во время своего пребывания в подмосковной на «кондиции» у
графа Н.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою
мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал
граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
Муж моей
матери (я звал его папенька) был арендатор у
графа Зомерблат.
Он даже и не возражал, а просто начал меня упрекать, что я бросил дом
графа Наинского, а потом сказал, что надо подмазаться к княгине К., моей крестной
матери, и что если княгиня К. меня хорошо примет, так, значит, и везде примут и карьера сделана, и пошел, и пошел расписывать!
— Ах, Демид Львович… В этом-то и шик! Мясо совсем черное делается и такой букет… Точно так же с кабанами. Убьешь кабана, не тащить же его с собой: вырежешь язык, а остальное бросишь. Зато какой язык… Мне случалось в день убивать по дюжине кабанов. Меня даже там прозвали «грозой кабанов». Спросите у кого угодно из старых кавказцев. Раз на охоте с
графом Воронцовым я одним выстрелом положил двух
матерых кабанов, которыми целую роту солдат кормили две недели.