Неточные совпадения
— Так
вот что! — проговорила она, наконец, уныло. —
Ну, мой друг, бог с тобой! поезжай, уж если тебя так тянет отсюда: я не удерживаю! По крайней мере не скажешь, что мать заедает твою молодость и жизнь.
— Покорно благодарю-с. Признаться, мимоездом пропустил маленькую у Петра Сергеича да перехватил кусочек.
Ну, да это не помешает. Батюшка подойдет, пусть благословит! Да
вот он и на крыльце!
—
Ну, давай, что ли, сюда скорее; это можно
вот тут сбоку в карман положить.
— Ах, да!
Ну, я вас не неволю. Кланяйтесь Федосье Петровне от меня, — скажите, что я душевно огорчена ее печалью и сама бы навестила, да
вот бог, дескать, и мне послал горе — сына проводила.
— Мать твоя правду пишет, — сказал он, — ты живой портрет покойного брата: я бы узнал тебя на улице. Но ты лучше его.
Ну, я без церемонии буду продолжать бриться, а ты садись
вот сюда — напротив, чтобы я мог видеть тебя, и давай беседовать.
—
Ну,
вот ты пишешь, что я очень добр и умен — может быть, это и правда, может быть, и нет; возьмем лучше середину, пиши: «Дядя мой не глуп и не зол, мне желает добра…»
— На, отнеси, Евсей, — сказал Петр Иваныч. —
Ну,
вот теперь у тебя в комнате чисто и хорошо: пустяков нет; от тебя будет зависеть наполнить ее сором или чем-нибудь дельным. Поедем на завод прогуляться, рассеяться, подышать свежим воздухом и посмотреть, как работают.
Ну, так
вот видишь ли: с одной стороны, возьми кровь в жилах — это материальное, с другой — самолюбие, привычку — это духовное;
вот тебе и любовь!
—
Ну, так
вот и страдай, если тебе сладко, — сказал он.
—
Ну,
вот видишь ли: мы решили, что граф не виноват…
—
Вот вина-то где: умный вопрос! Ах ты, дикарь! А зачем ты ее полюбил?
Ну, разлюби поскорее!
и быть снисходительным к слабостям других. Это такое правило, без которого ни себе, ни другим житья не будет.
Вот и всё.
Ну, я пойду уснуть.
Он же, к несчастию, как ты видишь, недурен собой, то есть румян, гладок, высок,
ну, всегда завит, раздушен, одет по картинке:
вот и воображает, что все женщины от него без ума — так, фат!
— А
вот увидишь. Недавно воротилась сюда из-за границы молодая вдова, Юлия Павловна Тафаева. Она очень недурна собой. С мужем я и Сурков были приятели. Тафаев умер в чужих краях.
Ну, догадываешься?
— Нет, не то! — сказал Петр Иваныч. — Разве у меня когда-нибудь не бывает денег? Попробуй обратиться когда хочешь, увидишь! А
вот что: Тафаева через него напомнила мне о знакомстве с ее мужем. Я заехал. Она просила посещать ее; я обещал и сказал, что привезу тебя:
ну, теперь, надеюсь, понял?
— Можно, но не для тебя. Не бойся: я такого мудреного поручения тебе не дам. Ты
вот только что сделай. Ухаживай за Тафаевой, будь внимателен, не давай Суркову оставаться с ней наедине…
ну, просто взбеси его. Мешай ему: он слово, ты два, он мнение, ты опровержение. Сбивай его беспрестанно с толку, уничтожай на каждом шагу…
— Сурков не опасен, — продолжал дядя, — но Тафаева принимает очень немногих, так что он может, пожалуй, в ее маленьком кругу прослыть и львом и умником. На женщин много действует внешность. Он же мастер угодить,
ну, его и терпят. Она, может быть, кокетничает с ним, а он и того… И умные женщины любят, когда для них делают глупости, особенно дорогие. Только они любят большею частью при этом не того, кто их делает, а другого… Многие этого не хотят понять, в том числе и Сурков, —
вот ты и вразуми его.
— Не понимаешь, а еще умный человек! Отчего он был все это время весел, здоров, почти счастлив? Оттого, что надеялся.
Вот я и поддерживала эту надежду:
ну, теперь ясно?
А русский? этот еще добросовестнее немца делал свое дело. Он почти со слезами уверял Юлию, что существительное имя или глагол есть такая часть речи, а предлог
вот такая-то, и наконец достиг, что она поверила ему и выучила наизусть определения всех частей речи. Она могла даже разом исчислить все предлоги, союзы, наречия, и когда учитель важно вопрошал: «А какие суть междометия страха или удивления?» — она вдруг, не переводя духу, проговаривала: «ах, ох, эх, увы, о, а,
ну, эге!» И наставник был в восторге.
Ну,
вот хоть зарежь меня, а я говорю, что вон и этот, и тот, все эти чиновные и умные люди, ни один не скажет, какой это консул там… или в котором году были олимпийские игры, стало быть, учат так… потому что порядок такой! чтоб по глазам только было видно, что учился.
— Да ничего, право, ничего;
ну, мне просто спать хочется: я нынче мало спал —
вот и все.
— Все. Как она любит тебя! Счастливец!
Ну,
вот ты все плакал, что не находишь страсти:
вот тебе и страсть: утешься! Она с ума сходит, ревнует, плачет, бесится… Только зачем вы меня путаете в свои дела?
Вот ты женщин стал навязывать мне на руки. Этого только недоставало: потерял целое утро с ней. Я думал, за каким там делом: не имение ли хочет заложить в Опекунский совет… она как-то говорила… а
вот за каким:
ну дело!
«Животное! — бормотал он про себя, — так
вот какая мысль бродит у тебя в уме… а! обнаженные плечи, бюст, ножка… воспользоваться доверчивостью, неопытностью… обмануть…
ну, хорошо, обмануть, а там что? — Та же скука, да еще, может быть, угрызение совести, а из чего? Нет! нет! не допущу себя, не доведу и ее… О, я тверд! чувствую в себе довольно чистоты души, благородства сердца… Я не паду во прах — и не увлеку ее».
— Ох, поясница! — стонал Петр Иваныч. — Хаос!
ну,
вот из хаоса я и хотел сделать что-нибудь.
— Не приказывали! Ему, голубчику моему, все равно, что ни подложи — все скушает. А тебе и этого в голову не пришло? Ты разве забыл, что он здесь кушал всё сдобные булки? Покупать постные булки! Верно, ты деньги-то в другое место относил?
Вот я тебя!
Ну, что еще? говори…
—
Ну, так ты женишься? — сказал Петр Иваныч. —
Вот теперь пора, с богом! А то хотел было в двадцать три года.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Ну,
вот нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе — не Добчинский.
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик,
вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло!
Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Городничий. И не рад, что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее;
ну, а коли не заплатим?