Неточные совпадения
Бывало, не заснешь, если
в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь
в потолок и
в окна, или заскребет мышонок
в углу; бежишь от окна, если от него
дует, бранишь дорогу, когда
в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер
в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь…
Пока ехали
в гавани, за стенами, казалось покойно, но лишь выехали на простор, там
дуло свирепо, да к этому холод, темнота и яростный шум бурунов, разбивающихся о крепостную стену.
Дует ли ветер прямо
в лоб и пятит назад — «чудесно! — восхищается он, — по полтора узла идем!» На него не действует никакая погода.
Откроешь утром
в летний день окно, и
в лицо
дунет такая свежая, здоровая прохлада.
Только рассказал один анекдот, как тигр таскал из-за загородки лошадей и как однажды устроили ему
в заборе такой проход, чтоб тигр, пролезая, дернул веревку, привязанную к ружейному замку, а
дуло приходилось ему прямо
в лоб.
Но стекло ни завтра, ни послезавтра, ни во вторичный мой приезд
в Капштат вставлено не было, да и теперь, я уверен, так же точно, как и прежде,
в него
дует ветер и хлещет дождь, а
в хорошую погоду летают комары.
Но отец Аввакум имел, что французы называют, du guignon [неудачу — фр.]. К вечеру стал подувать порывистый ветерок, горы закутались
в облака. Вскоре облака заволокли все небо. А я подготовлял было его увидеть Столовую гору, назначил пункт, с которого ее видно, но перед нами стояли горы темных туч, как будто стены, за которыми прятались и Стол и Лев. «Ну, завтра увижу, — сказал он, — торопиться нечего». Ветер
дул сильнее и сильнее и наносил дождь, когда мы вечером, часов
в семь, подъехали к отелю.
Дул ветер,
в окно летели брызги дождя.
Индийский океан встретил нас еще хуже, нежели Атлантический: там
дул хоть крепкий, но попутный ветер, а здесь и крепкий, и противный, обратившийся
в шторм, который на берегу называют бурей.
Мы прошли мимо их ночью. Наконец стали подниматься постепенно к северу и дошли до точки пересечения 105˚ ‹восточной› долготы и 30˚ ‹южной› широты и 10-го мая пересекли тропик Козерога. Ждали пассата, а
дул чистый S, и только
в 18˚ получили пассат.
Наконец, миль за полтораста, вдруг
дунуло, и я на другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали канат. Все толпились наверху встречать новый берег. Каюта моя, во время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей:
в ней можно было поместиться троим, а придет человек семь;
в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал на минуту.
Вон деревни жмутся
в теснинах, кое-где разбросаны хижины. А это что: какие-то занавески с нарисованными на них, белой и черной краской, кругами? гербы Физенского и Сатсумского удельных князей, сказали нам гости.
Дунул ветерок, занавески заколебались и обнаружили пушки:
в одном месте три, с развалившимися станками,
в другом одна вовсе без станка — как страшно! Наши артиллеристы подозревают, что на этих батареях есть и деревянные пушки.
Только что мы подъехали к Паппенбергу, как за нами бросились назад таившиеся под берегом, ожидавшие нас японские лодки и ехали с криком, но не близко, и так все дружно прибыли — они
в свои ущелья и затишья, мы на фрегат. Я долго
дул в кулаки.
Крепкий NW
дул прямо
в лоб.
Последние два дня
дул крепкий, штормовой ветер; наконец он утих и позволил нам зайти за рифы, на рейд. Это было сделано с рассветом; я спал и ничего не видал. Я вышел на палубу, и берег представился мне вдруг, как уже оконченная, полная картина, прихотливо изрезанный красивыми линиями, со всеми своими очаровательными подробностями,
в красках,
в блеске.
Погода здесь во все время нашего пребывания была непостоянная: то
дует северный муссон, иногда свежий до степени шторма, то идет проливной, безотрадный дождь. Зато чуть проглянет солнце — все становится так прозрачно, ясно, так млеет
в радости… У нас, однако ж, было довольно дурной погоды — такой уж февраль здесь.
По деревьям, по дороге и по воде заиграл ветерок, подувший с моря, но так мягко, нежно, осторожно, как разве только мать
дует в лицо спящему ребенку, чтоб согнать докучливую муху.
Часов с трех пополудни до шести на неизмеримом манильском рейде почти всегда
дует ветер свежее, нежели
в другие часы суток; а
в этот день он
дул свежее всех прочих дней и развел волнение.
Но
дунул холод, свежий ветер, и стоножки, тараканы — все исчезло. Взяли три рифа, а сегодня, 31-го марта утром, и четвертый. Грот взяли на гитовы и поставили грот-трисель. NO
дует с холодом: вдруг из тропиков, через пять дней — чуть не
в мороз! Нет и 10° тепла. Стихает — слава Богу!
Мы
в шестидесяти милях от Нагасаки; и туда
дует попутный ветер; но нам не расчет заходить теперь: надо прежде идти на Гамильтон.
Ветер
дул свирепо, волна, не слишком большая, но острая, производила неприятную качку, неожиданно толкая
в бока.
Он появился на палубе с двумя заряженными пистолетами, опустив их, по рассеянности,
дулом в карман.
Станция называется Маймакан. От нее двадцать две версты до станции Иктенда. Сейчас едем. На горах не оттаял вчерашний снег; ветер
дует осенний; небо скучное, мрачное; речка потеряла веселый вид и опечалилась, как печалится вдруг резвое и милое дитя. Пошли опять то горы, то просеки, острова и долины. До Иктенды проехали
в темноте, лежа
в каюте, со свечкой, и ничего не видали. От холода коченели ноги.
Славно, говорят любители дороги, когда намерзнешься, заиндевеешь весь и потом ввалишься
в теплую избу, наполнив холодом и избу, и чуланчик, и полати, и даже под лавку
дунет холод, так что сидящие по лавкам ребятишки подожмут голые ноги, а кот уйдет из-под лавки на печку…
Я помнил каждый шаг и каждую минуту — и вот взять только перо да и строчить привычной рукой: было, мол, холодно, ветер
дул, качало или было тепло, вот приехали
в Данию…
Погляжу
в одну,
в другую бумагу или книгу, потом
в шканечный журнал и читаю: «Положили марсель на стеньгу», «взяли грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер
дул NNO или SW».
В путешествии своем,
в главе «Ликейские острова», я вскользь упомянул, что два дня, перед приходом нашим на Ликейский рейд,
дул крепкий ветер, мешавший нам войти, — и больше ничего. Вот этот ветер чуть не наделал нам большой беды.
Неточные совпадения
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: «Лошадей!» И там на станциях никому не дадут, все дожидаются: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и
в ус не
дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
Был господин Поливанов жесток; // Дочь повенчав, муженька благоверного // Высек — обоих прогнал нагишом, //
В зубы холопа примерного, // Якова верного, // Походя
дул каблуком.
И тогда
в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат
дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.
Янко сел
в лодку, ветер
дул от берега, они подняли маленький парус и быстро понеслись.
«Ребята, вперед!» — кричит он, порываясь, не помышляя, что вредит уже обдуманному плану общего приступа, что миллионы ружейных
дул выставились
в амбразуры неприступных, уходящих за облака крепостных стен, что взлетит, как пух, на воздух его бессильный взвод и что уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его крикливую глотку.