Неточные совпадения
Гончарова.], поэт, — хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец
наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето, — туда, в светлые чертоги Божьего мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза
не устанут смотреть, а сердце биться».
Некоторые постоянно живут в Индии и приезжают видеться с родными в Лондон, как у нас из Тамбова в Москву. Следует ли от этого упрекать
наших женщин, что они
не бывают в Китае, на мысе Доброй Надежды, в Австралии, или англичанок за то, что они
не бывают на Камчатке, на Кавказе, в глубине азиатских степей?
Как ни массивен этот стол, но, при сильной качке, и его бросало из стороны в сторону, и чуть было однажды
не задавило
нашего миньятюрного, доброго, услужливого распорядителя офицерского стола П. А. Тихменева.
Не ездите, Христа ради!» Вслушавшись в
наш разговор, Фаддеев заметил, что качка ничего, а что есть на море такие места, где «крутит», и когда корабль в эдакую «кручу» попадает, так сейчас вверх килем повернется.
Мы вошли в Зунд; здесь
не видавшему никогда ничего, кроме
наших ровных степных местностей, в первый раз являются в тумане картины гор, желтых, лиловых, серых, смотря по освещению солнца и расстоянию.
Здесь прилагаю два письма к вам, которые я
не послал из Англии, в надежде, что со временем успею дополнить их наблюдениями над тем, что видел и слышал в Англии, и привести все в систематический порядок, чтобы представить вам удовлетворительный результат двухмесячного пребывания
нашего в Англии.
Пожалуй, без приготовления, да еще без воображения, без наблюдательности, без идеи, путешествие, конечно, только забава. Но счастлив, кто может и забавляться такою благородною забавой, в которой нехотя чему-нибудь да научишься! Вот Regent-street, Oxford-street, Trafalgar-place —
не живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и
не звучит ли в именах память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь? Что в этой жизни схожего и что несхожего с
нашей?..
Еще они могли бы тоже принять в свой язык
нашу пословицу:
не красна изба углами, а красна пирогами, если б у них были пироги, а то нет; пирожное они подают, кажется, в подражание другим: это стереотипный яблочный пирог да яичница с вареньем и крем без сахара или что-то в этом роде.
Гребцы мои, англичане,
не знали, где поместился
наш фрегат.
Этот маленький эпизод напомнил мне, что пройден только вершок необъятного, ожидающего впереди пространства; что этот эпизод есть обыкновенное явление в этой жизни; что в три года может случиться много такого, чего
не выживешь в шестьдесят лет жизни, особенно
нашей русской жизни!
Вот я думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане и слышать
не хотят о работе в праздник. В
наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
А как удивится гость, приехавший на целый день к
нашему барину, когда, просидев утро в гостиной и
не увидев никого, кроме хозяина и хозяйки, вдруг видит за обедом целую ватагу каких-то старичков и старушек, которые нахлынут из задних комнат и занимают «привычные места»!
Эта качка напоминала мне пока
наши похождения в Балтийском и Немецком морях —
не больше.
Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но
не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Судно
наше не в первый раз видело эти берега.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами
нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе
не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и
наш.
Португальцы с выражением глубокого участия сказывали, что принцесса — «sick, very sick (очень плоха)» и сильно страдает. Она живет на самом берегу, в красивом доме, который занимал некогда блаженной памяти его императорское высочество герцог Лейхтенбергский. Капитан над портом, при посещении
нашего судна, просил
не салютовать флагу, потому что пушечные выстрелы могли бы потревожить больную.
Следуя этому основательному указанию,
наш адмирал велел держать ближе к Африке, и потому мы почти
не выходили из 14 и 15° западной долготы.
Улица напоминает любой
наш уездный город в летний день, когда полуденное солнце жжет беспощадно, так что ни одной живой души
не видно нигде; только ребятишки безнаказанно, с непокрытыми головами, бегают по улице и звонким криком нарушают безмолвие.
Идучи по улице, я заметил издали, что один из
наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что
не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Тут же, у самого берега, купались
наши матросы, иногда выходили на берег и, погревшись на солнце, шли опять в воду, но черные дамы
не обращали на это ни малейшего внимания: видно, им
не в первый раз.
Мы думали, что бездействие ветра протянется долгие дни, но опасения
наши оправдались
не здесь, а гораздо южнее, по ту сторону экватора, где бы всего менее должно было ожидать штилей.
Матросы
наши мифологии
не знают и потому
не только
не догадались вызвать Нептуна, даже
не поздравили нас со вступлением в его заветные владения и
не собрали денежную или винную дань, а мы им
не напомнили, и день прошел скромно.
Вы любите вопрошать у самой природы о ее тайнах: вы смотрите на нее глазами и поэта, и ученого… в 110 солнце осталось уже над
нашей головой и
не пошло к югу.
Покойно, правда, было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная на столе книга, чернильница, стакан
не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней в море! Берег сделался господствующею
нашею мыслью, и мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Хотя
наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком
не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти
не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Плетни устроены из кустов кактуса и алоэ:
не дай Бог схватиться за куст — что
наша крапива!
Некоторые женщины из коричневых племен поразительно сходны с
нашими загорелыми деревенскими старухами; зато черные ни на что
не похожи: у всех толстые губы, выдавшиеся челюсти и подбородок, глаза как смоль, с желтым белком, и ряд белейших зубов.
Завтрак состоял из яичницы, холодной и жесткой солонины, из горячей и жесткой ветчины. Яичница, ветчина и картинки в деревянных рамах опять напомнили мне
наше станции. Тут, впрочем, было богатое собрание птиц, чучелы зверей; особенно мила головка маленького оленя, с козленка величиной; я залюбовался на нее, как на женскую (благодарите, mesdames), да по углам красовались еще рога диких буйволов, огромные, раскидистые, ярко выполированные, напоминавшие тоже головы, конечно
не женские…
Задолго до въезда в город глазам
нашим открылись три странные массы гор,
не похожих ни на одну из виденных нами.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем
не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе
нашей принесла нам воды.
Там явились все только
наши да еще служащий в Ост-Индии английский военный доктор Whetherhead. На столе стояло более десяти покрытых серебряных блюд, по обычаю англичан, и чего тут
не было! Я сел на конце; передо мной поставили суп, и мне пришлось хозяйничать.
«Ни я, никто из
наших не завтракает», — говорил я, входя в столовую, и увидел всех
наших; других никого и
не было.
Я
не помню, чтоб в
нашей литературе являлись в последнее время какие-нибудь сведения об этом крае,
не знаю также ничего замечательного и на французском языке.
По-английски большинство
нашей публики почти
не читает, между тем в Англии, а еще более здесь, в Капе, описание Капа и его колонии образует почти целую особую литературу.
Тут лежали в куче на полу и на диванах
наши вещи, а хозяев
не было.
Утром рано, мы
не успели еще доспать, а неугомонный Посьет, взявший на себя роль
нашего ментора, ходил по нумерам и торопил вставать и ехать дальше.
Если природа
не очень разнообразила путь
наш, то живая и пестрая толпа прохожих и проезжих всех племен, цветов и состояний дополняла картину, в которой без этого оставалось много пустого места.
А дело было просто: мы ехали впереди, а они сзади; птицы улетали, как только приближался
наш карт, так что второй
не заставал их на месте.
Но
не успел затихнуть
наш крик, как козел скакнул в кусты и вместе с козами бросился назад.
Я встретил
нашего доктора и с ним двух если
не немцев, то из немцев.
Поэтому мне очень интересно взглянуть на русский тип», — говорил он, поглядывая с величайшим вниманием на барона Крюднера, на
нашего доктора Вейриха и на Посьета: а они все трое были
не русского происхождения.
Дерево
не очень красиво; оно показалось мне похожим немного на
нашу осину, только листья другие, продолговатые, толще и глаже; при трении они издавали сильный запах камфары.
Между тем, приглядываясь к лошадям у
нашего экипажа, я видел какую-то разницу, как будто одна лошадь
не прежняя.
— «Что ж
не выменял?» — «
Не отдают; да
не уйдет она от меня!» Эти шесть миль, которые мы ехали с доктором, большею частью по побочным дорогам, были истинным истязанием, несмотря на живописные овраги и холмы: дорогу размыло дождем, так что по горам образовались глубокие рытвины, и экипажи
наши не катились, а перескакивали через них.
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам врывался по временам в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а
не то так затрепещет крыльями над головами
нашими большая, как птица, черная или красная бабочка и вдруг упадет в сторону, в кусты.
Хозяева извинялись, что, по случаю раннего и кратковременного
нашего посещения,
не успеют угостить нас хорошенько, и просили отведать наскоро приготовленного сельского завтрака. Мы пришли в светлую, пространную столовую, на стене которой красовался вырезанный из дерева голландский герб.
Мы попробовали, да и
не могли отстать: лук сладковатый, слегка едок и только напоминает запах
нашего лука.
Тут их было два: один вертелся на балконе, в переднике,
не совсем причесанный и бритый англичанин, и давно распоряжался переноской
наших вещей в комнаты.
Мы отдали ему рекомендательное письмо от
нашего банкира из Капштата. Он прочел и потом изъявил опасение, что нам, по случаю воскресенья,
не удастся видеть всего замечательного. «Впрочем, ничего, — прибавил он, — я постараюсь кое-что показать вам».
Если б он
не был гражданский инженер и геолог, то, конечно, был бы африканский Рубини: у него изумительный фальцетто. Он нам пел шотландские песни и баллады. Ученая партия овладела им совсем, и Посьет, конечно, много дополнит в печати беседу
нашу с г-ном Беном.